Шрифт:
— Поля-то, Поля! — сказала Аня. — Видел?
— Видел. Прямо искры из-под каблуков. Горячая. И жаждет простора. Не напрасно рвалась в деревню. Но там не стала бы так отплясывать. Там сейчас не пляшут, а стонут. Мгновенно сникла бы. А где её подруга?
— Соня? Здесь. Слушает стихи Надсона. Читает какой-то из духовной академии. В соседней комнате.
— Аня, где бы нам найти дачу?
— Дачу? Ты что это?
— Ну, не дачу, а просто сельскую квартирку. Надо нам забраться на лето в деревню. Будем печатать Энгельса и Каутского. Санин будет переводить, Скворцов — редактировать, а мы с тобой печатать.
Ягодкина возьмём, можно ещё кого-нибудь. Я познакомился с наборщиками, обещают достать шрифт. Нужно надёжное укрытие. У тебя ничего нет на примете?
— Надо подумать. Хочешь на Каспий? К моим родным?
— Нет, надо найти местечко под Казанью.
— Тут у меня нет знакомых… Ой, есть, есть! В Ключищах живёт моя подруга. Земская акушерка. Снимает целый домик да ещё флигелёк.
— Чудесно, Аня, это чудесно!
— Тише.
— Аня, ты съездишь к ней? А?
— Съезжу, съезжу.
— Знаешь, у меня намечается ещё одна большая работа. Я ведь в программной комиссии. Возложили на меня теоретическую часть. В мае должен представить проект. Стал изучать крестьянский вопрос и залез в дебри. Захватила история русской общины. Появились кое-какие мысли. Кажется, стоящие. Ворочаются, не дают покоя. Эх, если бы вышло с этими Ключищами!
— Думаю, выйдет.
— Аня, мы заживём чертовски интересно. Тишина, уединённая работа, общение с мужиками. И цветы. Полевые цветы! Давай выпьем бутылку портера.
— Ты получил за уроки?
— Да, получил.
— Возьми лучше конфэт. Я буду с подругами. Вон там, в том углу.
У буфета Николай столкнулся с юным Христом из духовной академии. Он стоял у стойки с портерной бутылкой и кружкой.
— Честь имею, — сказал он, слегка наклонившись. — Ну как, воины? Не вырвали ещё победного венца из рук олимпийцев?
— Никак не можем добраться до Олимпа. — Николай попросил у продавца фунт конфет и повернулся к юноше с бородой. — А вы всё ещё с Буддой живёте?
— Да, с ним спокойнее.
— Желаю счастливого сна. Не пробуждайтесь.
— Пакетиков нет, — сказал продавец. — Позволите подать в тарелке?
— Не возражаю.
— Не хотите ли портера? — сказал бородатый юноша.
— Спасибо, не хочу. — Николай взял тарелку с конфетами и пошёл к девицам, но его остановил Ягодкин.
— Появился Ульянов. Там он, в маленькой комнате.
В маленькой комнате Ульянова не оказалось. Не оказалось его и в других.
— Ушёл, — сказал Ягодкин.
— Что же он так скоро покинул вечеринку? — сказал Николай.
Они стояли у стены в большой комнате и гадали, почему так поспешно ушёл Ульянов.
— Может быть, хотел посидеть за шахматами, а тут вон какая сутолока, — сказал Ягодкин. — А может быть, просто приходил внести пятьдесят копеек. Любовь-то Александровна, оказывается, приходится ему тёткой. Узнал от неё, что собираем деньги для ссыльных, и пришёл.
— Что-то ему тут не понравилось. Жалко. Не удалось увидеться.
— Да ты, наверно, его заметил. Такой плотный, небольшой, в тёмном пиджаке. Жилетка, белая рубашка, вместо галстука — шнурок с кисточками. Волосы короткие, мягкие.
— Нет, не видел такого.
— Кого это собрался угощать?
— Пожалуйста. — Николай протянул тарелку.
Ягодкин взял конфету, развернул её и вдруг ударил себя ладонью по лбу.
— Что ты? — сказал Николай.
— Вспомнил те слова: «Опустивший со мною руку в блюдо, этот предаст». Не оказаться бы мне на месте Иуды.
— Не болтай.
Подошли университетские студенты — Санин, Сычев и Выдрин. И с ними Петрусь Маслов. Николай всем предложил конфет. Санин презрительно отмахнулся, остальные трое взяли по конфете.
— Ну, теперь и не поймёшь, кто предаст, — сказал Ягодкин.
— Да хватит тебе болтать, — сказал Николай.
— А что такое? — спросил Санин.
— Есть нехорошая примета, — сказал Костя.
— Опять какую-то чушь городите.
— Предателей заранее надо закалывать, — заявил Выдрин.
— О, этот опять за кинжал! — сказал Ягодкин. — Откуда в тебе такая прыть? Ты даже кролика не убьёшь.
— Могу и тебя прикончить, если понадобится.
— Ну, троичане, троичане! — вмешался Николай. — Так недалеко и до скандала. Сычев, уйми своих земляков.