— Целиком? — удивился Маслов. — Она ведь признаёт всё-таки террор. А мы всё время твердим в кружках, что террор изжил себя. Как же так?

— Ничего, одного-двух можно ухлопать, — сказал студент Выдрин. — Скажем, того же Толстого. Или Победоносцева.

— Чепуха! — крикнул Ягодкин. — Чепуху несёшь, Выдрин!

— Постойте, — сказал Исаак. — Зачем же так обрывать товарища?

— Он не своё говорит, — сказал Ягодкин. — Я его хорошо знаю. Человек вполне здравомыслящий. Чужую песню запел.

— Как это чужую? — ощетинился Выдрин. — В революции без крови не обойдёшься. Я убеждён, что террор совершенно необходим. От него отказываются только трусы. Мы должны бороться всеми средствами. Давайте распределим обязанности. Занимайтесь пропагандой, а мне дайте пистолет и кинжал. Я готов убивать.

— Тогда тебе у нас нечего делать, — сказал Ягодкин. — Иди к Сабунаеву.

Поднялся шум.

— Так нельзя, Ягодкин!

— Это ультиматум!

— Не гоните его, а выслушайте до конца. Не такую уж чепуху он высказывает.

— Чепуха! Террор — чепуха!

— Но его признаёт сам Плеханов.

— Плеханов — не бог. Убийства бессмысленны, это доказали сами террористы.

— Ничего ещё не доказано. Женевцы имеют в виду другую тактику.

— Какая там тактика! Террор есть террор!

— Нет, нельзя ого осуждать огульно!

— Господа, — сказал Николай, — господа, успокойтесь. Вопрос о терроре был для нас совершенно ясен, и вдруг такая разноголосица! Думаю, мы не откажемся от своих принципов. Лучше пусть тот, кто с ними не согласен, откажется от нас.

Выдрин, нервно шагавший по комнате, резко повернулся.

— Вы предлагаете мне уйти?

— Нет, это дело всех товарищей. Я могу только просить вас подумать, стоит ли с нами связываться.

Выдрин закурил папиросу, отошёл к стене и сел на корточки.

— Друзья, — сказал Николай, — я ожидал, что в женевской программе вас больше заинтересует другой вопрос. Очень серьёзный. Группа «Освобождение труда» почти совсем отлучает от революции крестьянство. С этим никак нельзя согласиться. Пролетариат не может обойтись без помощи крестьян. Тем более в России, где рабочий ещё не укрепился, потому что сам недавно пришёл из деревни. Что такое программа?

Вопрос вначале представился таким простым, что его и разбирать не хотелось. Но постепенно он усложнился, разросся и вызвал множество других вопросов.

«Освобождение труда». Эти слова, высоко поднятые в Женеве русскими социал-демократами, оказалось, можно принять за вехи и на пути казанских марксистов. Освобождение труда. Чем он порабощён? От чего его освобождать? С чем бороться? С капитализмом? Да, в России уже властвует капитализм, значит, с ним и придётся бороться, а поэтому надо определить его сущность, а чтобы определить её, необходимо изучить не только труды Маркса, но и живую русскую действительность, а она невероятно сложна, и корни её уходят в далёкое прошлое, без глубокого проникновения в которое невозможно понять настоящее. Так, цепляясь одна за другую, открываются новые проблемы, и работа кружков принимает характер исследования.

Сидели долго, распределили предстоящую работу, выбрали программную комиссию, договорились провести в апреле вечеринку, дважды опорожнили самовар, выкурили все папиросы и только тогда разошлись. Санин и Ягодкин остались ночевать. Николай уложил одного на диван, другого — на стулья. Сам уместился на хозяйском сундуке, приставив к нему две табуретки.

— Други мои, кажется, светает? — сказал он, приподнявшись на локте.

— Да, окно побелело, — сказал Ягодкин.

— Форточку-то я не закрыл. Ничего?

— Ничего, — сказал Санин. — Ночь тёплая.

— Ручеёк бормочет. Слышите?

— Ручеёк?

— Да. Около дома канавка, из огорода течёт. Алексей, а ты насчёт Толстого-то, наверно, перехватил. Не мог он ратовать за свободу, даже в молодости.

— Не за свободу, а за прогрессивные преобразования. Свободу я нарочно ввернул. Чтобы понятное стала машина, о которой ты говорил.

— А Костя здорово разозлился на Выдрина. Ты же ангел, Костя. И вдруг — такая ярость.

— Вынудил этот террорист. Прикидывается буйной головушкой.

— Вообще-то он как, надёжен?

— Надёжен. Хорошо ого знаю. С гимназии дружим. И Сычев знает его с детства.

— Разве Сычов тоже из Троицка?

— Да, троичанин.

— Нет, всё-таки рано посвятили их,

— Кого?

— Ну, Выдрина, Григорьева, Лалаянца. Ребята вроде и надёжные, но не мешало бы получше их проверить, прежде чем впустить в самый центр.

В центральный кружок, имеющий списки марксистов, тайную библиотеку, кассу, входили только руководители тех кружков, которые между собой не сообщались, чтобы не мог какой-нибудь один предатель выдать всех. Этот порядок был предложен Федосеевым и утверждён членами центрального кружка. Но на этот раз руководители отступили от правила и пригласили на собрание трёх непосвящённых. Правда, всей организации им не раскрыли, однако они узнали кроме своего ещё один кружок, и это беспокоило Николая.