Шрифт:
С пришествием магнитофонной эпохи создалась возможность массового распространения, ничем не регулируемого тиражирования — в домах, на улицах звучали записанные на магнитофонную ленту песни Высоцкого. Это и было фактом «самиздата» — «магнитиздат» стал его разновидностью. Если самиздат был доступен лишь жителям нескольких крупных городов, то пленки с записями неподцензурных песен распространялись молниеносно по всей стране, что особо беспокоило власти. Однажды Высоцкий, исполняя новую песню, забыл какие-то слова, и вдруг кто-то из зала выкрикнул их ему. Автор был необычайно изумлен, так как он исполнял эту песню на публике только второй или третий раз.
Произошло невиданное за всю историю советского искусства уникальное явление — человек стал знаменит на всю страну без помощи средств массовой информации и даже вопреки им. Не было ни афишных объявлений, ни поддержки радио, телевидения и прессы. Насмешливые, иронические, ернические песни распространялись стихийно, переписываемые с одной магнитофонной ленты на другую, и становились достоянием огромной аудитории под названием СССР. Авторов и певцов было много — сотни и тысячи, однако народ сделал выбор. Все хотели слушать Окуджаву, Галича, Высоцкого...
«Я скольжу по коричневой пленке», — напишет Высоцкий в 1969 году, прекрасно понимая вынужденную форму своего поэтического существования. «Я во многих домах нахожусь в гостях в «скрученном», правда, состоянии, но мне там довольно удобно — часто «раскручивают»...»
Глубже других слоев населения воздух свободы «хрущевской оттепели» вдохнула интеллигенция, особенно коллективы различных НИИ. Там «компетентные органы», следя за соблюдением секретности, ослабили идеологический контроль, и ученые выступали страстными сторонниками и меценатами всего нового в искусстве.
Вспоминает поэт П.Вегин: «Я познакомился с ним в 1963 году, когда по просьбе ученых города Дубны организовал там вечер молодой поэзии и выставку наших художников-авангардистов. Я знал Владимира Высоцкого, мы выступали вместе с ним на концертах, он только начинал петь. Поехали мы в Дубну большой компанией поэтов и художников. Кроме Володи и Игоря Кохановского поехали еще два поэта с гитарами — Юлий Ким и Юрий Визбор...
Из художников были Жутовский, Янкилевский, Юра Соболев, Эрнст Неизвестный и другие. Картины, однако, провисели всего час. Абстракционизма дубненский партком перенести не мог. Совсем свежей была память о правительственном погроме левых художников и поэтов.
А вот вечер поэзии состоялся...
Решили силами поэзии взять реванш за изгнание художников из синхрофазотронного рая. Высоцкий выступил первым, он «завел» зал, покорил его, настроил на нужную волну. Все остальные тоже выступили хорошо, нас не отпускали часа три. Потом он пел еще — уже ночью, в чьем-то коттедже, где мы оставались до утра.
Там пели, читали стихи и прозу все, кто не вернулся в Москву вечерним поездом».
Я был душой дурного общества.
И я могу сказать тебе:
Мое фамилье-имя-отчество
Прекрасно знали в КГБ.
Эту строку с восхищением декламировала Анна Ахматова молодому Иосифу Бродскому в 63-м году. Бродский рассказывал об этом Высоцкому в Нью-Йорке в 76-м.
Из интервью с Л.Абрамовой: «К сожалению, с Ахматовой они так и не встретились, а вот признание Бродским его стихов он очень ценил, хотя трудно представить более разных поэтов».
Вспоминает Л.Абрамова: «...Володя пытался «продать» (мы тогда сидели без копейки) свои песни известным мастерам эстрады: Майе Кристалинской, Ларисе Мондрус, Вадиму Мулерману, Владимиру Макарову... Мы оба, весьма обтрепанные, я — с животом (я ждала Никиту), приехали на большой эстрадный концерт в летнем театре «Эрмитаж», который составлял Павел Леонидов, и пошли по артистическим комнатам. Володя пел песни и предлагал их для исполнения. Мастера искусств пожимали плечами и только что не посылали его куда подальше. Наконец мы добрались до комнаты, в которой готовился к выходу Кобзон. Он послушал Володю и сказал: «Никто твоих песен петь не будет, но ты их будешь петь сам! Поверь мне, пройдет не так уж много времени, и ты сам станешь с ними выступать. А пока возьми у меня в долг — вернешь, когда появятся деньги!» Двадцать пять рублей нам тогда вполне хватило...»
Предсказание И.Кобзона сбудется еще не скоро, но уже в следующем году Высоцкий получит свой первый гонорар за песни.
Жизненные пути Высоцкого и Кобзона будут не раз пересекаться. Так, в августе 71-го в Сочи для Высоцкого с женой не нашлось номера ни в одной гостинице города, и Кобзон освобождает свой люкс для них. Когда в 74-м у Кобзона родился сын — Андрей, Высоцкий снял с себя нательный крестик и повесил на шею мальчику, который будет носить его, как драгоценную реликвию. В скорбные дни июля 80-го Иосиф Кобзон примет деятельное участие в организации достойных похорон Высоцкого.
13 рублей 50 копеек — один из первых гонораров Высоцкого того времени. Режиссер Л.Луков, снимавший фильм «Верьте мне, люди» на киностудии им. Горького, поручил ассистенту Л.Марягину найти для картины «хорошую блатную песню», и тот обратился к Высоцкому. Высоцкий напел ему песни на кассету, а Марягин оформил запись как прослушивание. В фильм вошла только одна песня, да и то сочиненная не Высоцким, но из его раннего репертуара — актер Кирилл Лавров напевает в фильме «Таганку».