Шрифт:
Помимо творческого удовлетворения, эти первые концерты стали для Высоцкого материальным подспорьем. Его актерская зарплата была в два раза меньше той, что обещали плакаты в вестибюлях метро уборщикам и контролерам. Основная часть этой мизерной зарплаты уходила на няню, так как Людмила хотела по возможности чаще находиться рядом с мужем. Во-первых, ей самой этого хотелось, а во-вторых, это было полезным и для театра — была гарантия, что артист-Высоцкий будет на спектакле, не опоздает и не пропадет.
Со временем концерты станут основным финансовым источником для Высоцкого. Большинство концертов были договорными, то есть заранее оговаривалась сумма, которую должен был получить исполнитель. Приглашений было много — после репетиций или спектаклей Высоцкого на служебном входе постоянно ждали... Но в этих выступлениях не было никакой системы. Первыми «официальными» концертами «с билетами!» были выступления по путевкам общества «Знание». За одно выступление, если билеты были проданы, — а все билеты были проданы всегда! — Высоцкий получал 75 рублей.
Позднее подобные концерты организовывал В.Янклович, тогда — администратор Театра на Таганке: «Иногда оформляли по две путевки... И за первый месяц Высоцкий получил 450 рублей. В "Знании" был даже скандал по этому поводу: "Как так, у нас даже академики столько не получают..."» Часто для достойной оплаты труда артиста выписывалась материальная помощь на кого-то из сотрудников НИИ, учебного заведения. Конверты с гонораром вручались «менеджеру» Янкловичу в обстановке полной секретности. О том, сколько денег было заплачено на самом деле, Высоцкий не знал...
Никто тогда и представить себе не мог, что через несколько лет не найдется того или иного Дворца спорта, который смог бы вместить всех желающих послушать Высоцкого. В каком бы зале, или даже квартире, он ни выступал, в момент исполнения он всегда пел на всю страну — каждое его слово, каждую интонацию ловят на лету и мгновенно тиражируют магнитофонные ленты.
Если сравнить записи его первых концертов и поздние записи, то контраст разителен: вместо неуверенного, смущающегося человека, почти ничего не говорившего между песнями, — человек, абсолютно владеющий залом, покоряющий публику с первого слова. Про него скажут, что пол под ним ходит, когда он появляется на сцене. Особая пружинистость темперамента составляла суть его обаяния, но когда он брал в руки гитару, когда успокаивались его руки и ноги, становились сосредоточенными обращенные к зрителям глаза, — начиналась магия. Он не любил, когда его выступления называли концертами. Это были встречи со зрителями, построенные как монологи или диалоги. Часто он отвечал со сцены на многочисленные записки. Каждая такая встреча была импровизацией. Все зависело от настроения зала, от того, получался ли сразу контакт или попадался трудный зритель, которого надо расшевеливать. Высоцкий редко говорил «спою», никогда — «исполню». Предпочитал совсем просто «покажу вам песню». Аплодисменты он прерывал взмахом руки и никогда не пел на бис.
Уже с самых первых концертов Высоцкий попал в поле зрения ОБХСС. Но пока, как выразился выступавший с ним вместе Александр Филиппенко, удавалось «водить их за нос». Через несколько лет его отношения с этой серьезной организацией станут тоже серьезными...
А как в семье? И хорошо, и плохо. Хорошо, что Владимир имел хотя и маленькую, но стабильную зарплату. Он даже смог купить жене красивую шубу из черного козьего меха. Правда, когда родились дети, забота о них, в общем-то, не обременяла молодого папашу, хотя он и радовался их появлению, и любил их, и думал о них, и всегда повсюду возил их фотографии. Но его собственная творческая жизнь мало изменилась после рождения детей. Он так же был свободен, так же уезжал на съемки, на концерты, на гастроли... Людмила с самого начала все заботы о детях взяла на себя, и Владимир был благодарен ей за это.
Стал поправляться Никита, и Людмила сама могла бегать по очередям.
Л.Абрамова: «Еще та зима запомнилась очередями. За хлебом — очередь, мука — по талонам, к праздникам, крупа — по талонам, только для детей. В этих очередях я простудилась, горло заболело. Как никогда в жизни — не то что глотать, но и дышать нельзя. Да еще сыпь на лице, на руках. Побежала в поликлинику — думала, ненадолго. Надолго нельзя — маму оставила с Аркашей, а ей на работу надо, она нервничает, что опоздает, Володя в театре. Причем я уже два дня его не видела и мучилась дурным предчувствием — пьет, опять пьет.
Врач посмотрела мое горло. Позвала еще одного врача. Потом меня повели к третьему. Потом к главному. Позвали процедурную сестру, чтобы взять кровь из вены. Слышу разговор: «анализ на Вассермана». Я уже не спрашиваю ничего, молчу, только догадываюсь, о чем думают. Пришел милиционер. И стали записывать: не замужем, двое детей, не работает... Фамилия сожителя, где работает сожитель? Первый контакт? Где работают родители? Последние случайные связи... Состояла ли раньше на учете...
Домой не отпустили: «Мы сообщим... о детях ваших позаботятся... Его сейчас найдут. Он обязан сдать кровь на анализ...»
Я сидела на стуле в коридоре. И молчала. Думать тоже не могла. Так, обрывки какие-то в голове: «Вот уже теперь Никиту не отдадут из больницы. И что будет с Аркашей... Папе на работу звонят в издательство...»
Внизу страшно хлопнула дверь. Стены не то что задрожали, а прогнулись от ЕГО крика. ОН шел по лестнице через две ступеньки и кричал, не смотрел по сторонам — очами поводил. Никто не пытался даже ЕГО остановить. У двери кабинета он на секунду замер рядом с моим стулом. «Сейчас, Люсенька, пойдем, одну минуту...»