Шрифт:
Каждый раз весь зрительный зал вставал, чтобы почтить память погибших минутой молчания... На всех спектаклях зрители плакали. Спектакль стал событием.
Актеры играли без грима. Никто из них не старался быть похожим на своего героя, не подражали поэтической манере какого-либо поэта. Просто каждый из актеров стремился донести до зрителей прекрасные стихи. В конце спектакля Высоцкий пел песню на стихи Ю.Левитанского «Дорога». А в самом финале Высоцкий исполнял песню на стихи белорусского поэта Анатоля Вертинского — «Каждый четвертый».
В спектакле Любимовым была задумана новелла «Диктатор-завоеватель». В ней выходят четверо немецких солдат с закатанными рукавами, бравые, наглые, как они шли по нашей стране в начале войны. Для этой сцены Высоцкий написал песню «Солдаты группы "Центр"». Кроме того, он предложил в спектакль еще четыре песни: «Сколько павших бойцов полегло вдоль дорог...», «Звезды», «Высота» и «Братские могилы». Но Любимов их не принял, понимая их непроходимость через цензурные рогатки.
Песню «Солдаты группы "Центр"» Высоцкий написал по заказу Любимова, был заключен договор. Песня получилась лихая и жестокая. Историю ее написания вспоминает В.Акимов: "«Солдаты группы "Центр"» он написал весной — 27 апреля 1965 года. Это было на квартире у Левы Кочаряна. Мы сидели, болтали о чем-то, а Володя, занятый какими-то своими мыслями, активности в разговоре не проявлял. Потом взял гитару, ушел в другую комнату и какое-то время не появлялся. Затем приходит и спрашивает меня: «Какая из групп немецких армий воевала на Украине?» Он знал, что я серьезно увлекаюсь историей, и в частности — историей Великой Отечественной войны. И я ему ответил, что в основном там действовала группа немецких армий «Юг», но участвовала группа «Центр», которая двигалась по Белоруссии, захватывая при этом северные области Украины. Володя выслушал, кивнул и снова ушел, а мы, совершенно не придав этому значения, продолжали разговор. Потом он вернулся и с ходу спел эту песню. Уже потом я Володю спросил, почему, дескать, ты взял в песню все-таки «Центр»? Ведь в основном шла все же группа «Юг»? А он отвечает: «Ты пойми, «Центр» — слово намного лучше. Это как затвор щелкает!» "
В этой же новелле Высоцкий одновременно играл две роли: Чаплина и Гитлера. Играл сильно, гротескно. Если Губенко в этой роли смеялся над бесноватым фюрером, то Высоцкий — ненавидел, смех его зол, он предупреждает: «Это опасно!» Он раскалял карикатуру на Гитлера такой незажившей ненавистью, как будто игралась она не в 65-м году, а в 41 — 42-м годах.
В чаплинской пародии Чарли у Высоцкого был беззащитен в своем простодушии и доброте.
На премьере и в первых представлениях Высоцкий блестяще читал стихи М.Кульчицкого: «Яраньше думал: "лейтенант"звучит "налейте нам"». Летом 1972 года на гастролях в Ленинграде Высоцкий срочно был введен на роль С.Гудзенко. С тех пор он заканчивал трагический спектакль словами талантливого поэта: «Нас не нужно жалеть...»
Высоцкий очень любил эти роли и часто на концертах, в интервью рассказывал об этом спектакле, читал стихи военных поэтов. Сохранилась телевизионная запись исполнения стихотворений М.Кульчицкого и С.Гудзенко, которая дает представление о его мастерстве чтеца, о его умении максимально вживаться в стих, сливаться с поэзией, передавать ее публике. Он читал их стихи, словно свои кровные, и слова звучат совсем «по-высоцки»...
Вообще, в поэтических спектаклях «Таганки» была особая манера чтения стихов. Любимов требовал отказа от ложной декламации, и это лучше всего удавалось Высоцкому.
Из рецензии на спектакль К.Рудницкого: «Тут, в «Павших и живых», артистическая индивидуальность Высоцкого в первый раз внятно и отчетливо заявила о себе. Губенко читал стихи Семена Гудзенко с великолепной лихостью, я бы сказал — по-гвардейски, Золотухин читал Самойлова радостно, упоенно, раскованно, Смехов читал Слуцкого сурово, мерно и трезво, Хмельницкий читал Павла Когана тревожно и горько. Голос Высоцкого словно бы взмывал над этими голосами в высокое небо трагедии, заранее торжествуя и всех объединяя в нетерпеливом предощущении боя. Конечно, и здесь он еще не оказывался в центре спектакля: многофигурная композиция предполагала создать и создала коллективный образ военного поколения поэтов».
В этом году в театр был принят Александр Калягин. С первой же встречи Высоцкий произвел на Калягина «потрясающее» впечатление: «Я пришел на «Таганку», сентябрь месяц, сбор труппы, 1965 год, часть людей я знал. Стоял паренек в каком-то пиджаке, абсолютно стоптанные под 45 градусов каблуки, и я был потрясен, когда мне сказали — Высоцкий...»
АНДРЕЙ СИНЯВСКИЙ
В сентябре в центре Москвы у Никитских ворот был арестован литературовед и литературный критик, член Союза писателей, научный сотрудник Института мировой литературы Андрей Синявский. Взгляды Синявского на литературный процесс в СССР расходились с официальными. Однажды он пошутил: «У меня с Советской властью расхождения не политические, а стилистические». С 1956 года через дочь французского дипломата Элен Замойскую он начал пересылать рукописи за границу и печататься под псевдонимом Абрам Терц (есть такой персонаж в одесской «блатной» песенке). Псевдоним придумала жена Синявского — Мария Васильевна Розанова. А сам Синявский по этому поводу говорил: «Нужно было печатать под псевдонимом, чтобы не арестовали. Русская традиция очень грустная, любит красивые псевдонимы — Максим Горький, Андрей Белый, Эдуард Багрицкий... Абрам Терц — это литературная маска моя. Он гораздо моложе меня, никакой бороды. Человек свободный, расхлябанный, вор и бандит. Это — в моей стилистике.
Хотя в этих сочинениях я не писал ничего ужасного и не призывал к свержению советской власти. Достаточно уже одного того, что ты как-то по-другому мыслишь и по-другому, по-своему ставишь слова, вступая в противоречие с общегосударственным стилем, с казенной фразой, которая всем управляет. Для таких авторов, так же как для диссидентов вообще, в Советском Союзе существует специальный юридический термин: «особо опасные государственные преступники». Лично я принадлежал к этой категории».