Люди сбились на корме. Они что-то кричат, протягивают к нам руки.

Волна бросается на это еще плавающее, но уже полумертвое судно. Видно, как, откатываясь обратно, она каждый раз уносит какие-то обломки. Море рвет свою обессиленную жертву на части.

Мы сбегаем на спардек и ждем, когда спустят шлюпку. Вот она уже качается на талях. Сейчас будем садиться.

— В шлюпку! — командует старпом, и гребцы один за другим садятся на банки.

— Микешин, живее! — кричит Алексей Алексеевич, видя, что я медлю. Еле передвигаю одеревеневшие ноги и сажусь рядом с Журенком.

Скрипят блоки, проходят секунды, и мы уже на воде. Под днище подбегает вал, поднимает шлюпку, звякают отданные тали.

— Левые, навались! Оба греби! — командует Алексей Алексеевич.

Теперь думать об опасности некогда. Теперь нужна только одно — грести. Я чувствую рядом с собой сильно откидывающегося назад Журенка и гребу, гребу изо всех сил.

Крики смолкают. Передо мной качающийся освещенный «Гдов» и Алексей Алексеевич, напряженно смотрящий вперед.

Шлюпка ныряет между длинными блестящими волнами. Куда-то исчезли шипящие, разрушающие все гребни, зыбь стала не такой крутой, качка плавнее! Чудо! Ведь только что, стоя на палубе, я видел вздымающиеся пенистые валы. Куда они исчезли? Вспоминаю, что Андрей Федорович хотел выпускать масло. Ну да, так и есть. Море вокруг нас покрыто тончайшей пленкой масла, которое выпускает «Гдов» из всех бортовых отверстий. Оно быстро распространяется по поверхности и успокаивает гребни.

Старпом кладет руль на борт и огибает почти совсем затопленную корму судна. На ней белые буквы: «Хесперус — Осло». Норвежец!

Заходим с подветра. Подойти вплотную трудно. Может разбить шлюпку.

Вдруг раздается крик, и мы видим, как человек прыгает за борт. Не выдержал! Поторопился. На секунду голова показывается над водой, высокая волна подхватывает его и относит далеко от шлюпки. Мы делаем несколько сильных гребков по направлению к тонущему. Голова его еще раз показывается в луче прожектора и исчезает…

— Стой! Не прыгайте! Подойдем ближе! — кричит по-английски старпом стоящим на корме норвежцам.

Все глубже уходит в воду корма «Хесперуса». Она всего на метр выше нас. Удобный момент для посадки. Удобный и последний, потом будет поздно.

— На веслах, не зевай!

Развернув шлюпку, кормой, мы держим ее на таком расстоянии, чтобы ее не ударило о борт.

— Прыгай, — распоряжается старпом.

Один за другим прыгают люди в качающуюся шлюпку и ложатся на днище. Кто-то не рассчитал и попал в воду. Крепкие руки Чулкова успели схватить вынырнувшего человека. Он скользкий, весь в масле, его трудно поднять из воды. Я бросаю весла, и мы с Андреем вдвоем вытаскиваем норвежца.

На «Хесперусе» остался один человек. Наконец и он неловко валится в шлюпку. Это, наверное, капитан. В руках у него вахтенный журнал.

— Все? — спрашивает его старпом.

Капитан утвердительно кивает головой.

— На воду!

Мы приняли одиннадцать человек Шлюпка заметно осела, и ее часто захлестывает. Когда вода попадает на лежащих людей, они вздрагивают.

«Гдов» переменил место, и мы идем в свете его прожектора снова по ветру. Он совсем близко. Молодец Андрей Федорович! Масло кругом. Гребней нет.

Через несколько минут мы подходим к «Гдову». На спардеке вся команда.

— Смотрите! — кричит Филиппенко и указывает рукой на море. В луче прожектора видна уходящая в воду корма «Хесперуса». Еще секунда, и она исчезает. Остается только черное, неприветливое, море.

С тоской смотрит в ночь капитан погибшего корабля. Норвежцы, переодетые в наши выходные костюмы, сидят в столовой и пьют горячий, обжигающий губы кофе. Все они высокие, молодые, светлоголовые. Только капитан стар. Седые волосы стоят вокруг головы венчиком. Голубые глаза смотрят строго и печально.

В столовую входит Андрей Федорович. Встает капитан-норвежец. За ним поднимаются и все остальные спасенные. Капитан «Хесперуса» подходит к Андрею Федоровичу и крепко жмет его руку. С трудом, медленно подыскивая слова, он говорит по-английски. Его речь тихо переводит наш радист:

— Капитан, у меня и моего экипажа нет слов для того, чтобы выразить благодарность вам и вашим ребятам, которые, рискуя жизнью, спасли нас. Мы этого никогда не забудем. Наши жены и дети будут вечно носить в своих сердцах слово «русский». До сих пор я не встречался с ними. Как-то мой хозяин, господин Иенсен, читая газету, бросил фразу: «Русские не способны на благородные поступки…» Я плюну ему в лицо теперь. И если мне еще придется плавать, то, проходя мимо или встретив в море красный флаг, всякий раз я буду салютовать ему. В знак глубокого уважения к вашей стране.

— Мы исполнили только свой долг, капитан. Это сделало бы любое судно, — говорит Андрей Федорович, крепко пожимая руку норвежцу.

— Любое? — моряк отрицательно качает головой. — Сомневаюсь. В тысяча девятьсот двенадцатом году лайнер не захотел даже подойти к шлюпке, поднять нас из воды, находясь совсем рядом. Он не хотел нарушать расписания. Спасибо от имени всех норвежских моряков!

А наша жизнь, полная и содержательная, била ключом…