Шрифт:
Итак, отец Манилья удалился в монастырское уединение, где через месяц умер, и его в качестве королевского исповедника заменил Фроилан Диас, уважаемый учёный, в прошлом профессор университета в Алькале. Это назначение имело далекоидущие последствия и для короля, и для его страны. Диас, который много думал о мнении, что король околдован и что этим объясняется его импотенция, связался со своим другом Антонио де Аргельесом, который, по-видимому, добился успеха в изгнании злых духов не из одной монахини в монастыре Кангас де Тинео в Астурии, где он был капелланом. При поддержке главного инквизитора, Томаса де Рокаберти, но без одобрения местного епископа Томаса Релуса Овьедского, Диас попросил Аргельяса помочь в попытках обнаружить, какие именно бесовские силы околдовали короля, о чём так много говорилось. Аргельес согласился выполнить просьбу Диаса. Его указания излагались в зашифрованном письме, в котором инквизитор назывался «хозяином», а Диас — «другом». 14 марта 1698 г. Станоп написал графу Портленду в Париж, намекая на слухи о том, что Карл околдован:
«Король настолько слаб, что едва может поднять голову, чтобы поесть; и он так чрезвычайно мрачен, что ни его шуты, ни карлики, ни кукольные представления… ни в малейшей степени не могут отвлечь его от воображения, что всё, что говорится и делается — это искушение дьявольское, и он считает себя в безопасности только со своим исповедником и ещё двумя монахами, которых он заставляет каждую ночь ложиться у него в спальне».
И июня он снова написал: «король не выносит никаких деловых разговоров, а его отношения с женой настолько натянуты, что он считает, будто она действительно замышляет его убийство».
И вот через неделю, 18 июня 1698 г., отцу Аргельесу было поведано, что нужно написать имена короля и королевы на листке бумаги, которую он должен запечатать и спрятать у себя на груди, когда он будет освобождать от злых духов одержимых монахинь. Если представится возможность, он должен прямо спросить сатану, околдован ли кто-нибудь из двух, названных на кусочке бумаги, что у него на груди. Дьявол не отказался сотрудничать. Король действительно был околдован, «и это для того, чтобы разрушить его детородные органы и сделать его неспособным управлять королевством».
Король был заколдован зельем, подмешанным в питьё, при лунном свете, особенно действенном в новолуние, когда ему было четырнадцать лет. Отец Аргельес доложил о своих открытиях по команде, рекомендуя, чтобы король ел пищу и переваривал её медленнее, чтобы перед потреблением еду и питьё освящали, и ещё обязательно надо выпивать пинту оливкового масла в день. Без сомнения, это были здравые и выполнимые советы. Духовник и главный инквизитор продолжали заниматься этим делом, тщетно пытаясь выследить ведьму по имени Касильда, которая приготовила зелье. Аргельес обнаружил, что он всё глубже втягивается в проблему, которую уже не мог решить. Он сообщал своим корреспондентам, что у него начались трудности с монахинями и что дьявол, недаром называемый Вельзевулом, сам признался, что многое из сказанного им было паутиной лжи. Всё, что мог посоветовать добрый отец, — это тщательно соблюдать ранее данные рекомендации, а именно сменить у короля бельё, мебель, одежду и устранить всех врачей. Вероятно, все эти советы были безвредными. Он добавил, что было бы очень полезно сменить резиденцию. Назначили новых врачей, и король отправился поклониться мощам св. Диего в Алькале.
На протяжении всего лета 1698 г. английский посол Станоп, который регулярно сообщал о здоровье короля, подтвердил слух, что считалось, будто король умрёт очень скоро. Газеты, сообщал он своему сыну Джемсу 25 июня, пытаются создать впечатление, что король совершенно здоров, но это просто уловка, чтобы одурачить публику.
«Это правда, что он на людях каждый день, но „сбоку нависла смертоносная стрела“, лодыжки и колени у него снова в порядке, глаза огромные, веки красные, как пурпур, а всё остальное лицо зеленовато-жёлтое. Язык у него заплетается, то есть он так невнятно произносит слова, что его близкие его почти не понимают, на что он иногда сердится и спрашивает, не оглохли ли они».
Через восемнадцать дней, 29 июня, Станоп сообщил, что доктора поставили ему диагноз «неразумная эпилепсия». Вечером в тот день, гуляя с королевой в саду, он почувствовал, что голова у него кружится. Когда он удалился для молитвы, то крикнул своему камергеру, герцогу Уседа, что падает, и рухнул без сознания на руки герцога, «лишённый всякого чувства». Последовало ещё два припадка. «Нет ни малейшей надежды, — сообщал Станоп канцлеру Ирландии Метьюэну, — что этот король поправится, и мы каждый вечер ожидаем услышать, что утром он умер, хотя королева каждый день вытаскивает его на люди, чтобы люди думали, что он здоров, пока она не осуществит все свои козни».
Все эти беспорядочные происшествия надо рассматривать в свете международного положения, так как именно в 1698 г. великие державы пытались прийти к согласованному решению — не обращаясь к помощи дьявола — о будущем Испанской империи, если Карл II умрёт. По первому из этих договоров, участниками которого были великие державы, обсуждённому в Вене в 1668 г., было решено, что в случае смерти Карла император получит Испанию, заморские территории и испанские владения в Северной Италии, а французы — Нидерланды, Франш-Конте, Филиппины, Наварру и Неаполь. Когда равновесие сил в Европе сместилось, особенно после того, как враг Людовика XIV, голландский правитель Вильгельм, взошёл на английский престол, это решение стало менее приемлемым, особенно для французов.
По мере того, как здоровье короля ухудшалось, стали обсуждать ещё один договор о разделе, но без участия испанского короля. По этому соглашению принц-курфюрст Баварии Иосиф Фердинанд, который был внуком сестры испанского короля Маргариты, наследовал испанские владения за пределами Европы, эрцгерцог Карл, второй сын императора, получал Милан, а дофин, наследник Людовика XIV, — королевство обеих Сицилий и кое-какую территорию в Италии. Если бы Иосиф Фердинанд стал испанским королём, это, по всей вероятности, предотвратило бы опасность вхождения Испанской империи во владения либо французского короля, либо австрийского императора. Чего в договоре не было, так это учёта личных желаний самого Карла. Тем временем сам испанский двор стал ареной борьбы между приведёнными в боевую готовность двумя партиями: проавстрийской, руководимой послом графом Гаррахом, при помощи и попустительстве королевы, и профранцузской во главе с кардиналом Портокарреро, и оба они пытались пробраться к уху истощённого монарха.