Шрифт:
что она хотела бы избежать этого обращения к принцу, но король, вероятно, давно уже привык к слезам королевы, и они его больше не трогают, а слёзы принца ему внове и произвели впечатление. Кроме того, судя по предосторожностям, которые она принимала, чтобы помешать кому-нибудь приближаться к покоям, нет сомнений, что она хотела добиться силой того, что король наконец согласиться сделать; и чтобы получить полномочия поступить таким образом, разумно было испробовать все другие и убедить самого принца в необходимости уговорить короля позаботиться о своём здоровье».
Его возвращение к здравому смыслу было кратким. В начале 1738 г. о нём говорили как о «помрачившемся в разуме». Он оставался молчаливым и замкнутым, хотя время от времени крики из его покоев выдавали бред. «Это должно закончиться отречением», — ещё раньше Кин сообщил английскому министру герцогу Ньюкаслу, но Филипп решительно оставался королём, целиком зависимым от своей жены. «Когда он удаляется к обеду, — снова рассказывал Кин герцогу Ньюкаслу 2 августа 1738 г., —
он испускает такой страшный вой, который сначала всех потрясал и заставлял доверенных лиц удалять из покоев всех, как только он садился за стол; и так как королева никогда не знает, как он себя поведёт, она не выпускает его за дверь, настолько, что они теперь не выходят подышать воздухом и их любимый сад в Сан-Ильдефонсо, что они делали раньше. Ночью он развлекается тем, что слушает, как Фаринелли (итальянский певец Карло Броски) поёт те же самые пять итальянских мелодий, которые он пел в первый раз, когда перед ним выступал, и продолжал петь каждую ночь в продолжение почти двенадцати месяцев. Но ваша светлость улыбнётся, когда я сообщу вам, что король сам подражает Фаринелли, иногда выводя мелодию за мелодией, иногда тогда, когда музыка уже кончилась, и предаётся таким причудам и воплям, что предпринимаются все возможные меры, чтобы помешать кому-нибудь наблюдать эти чудачества. На этой неделе у него был один из таких припадков, который продолжался с двенадцати до двух часов ночи. Идут разговоры о том, чтобы выкупать его, но боюсь, что они его не уговорят прибегнуть к этому средству».
Фаринелли позже рассказывал доктору Берни, что он пел те же самые четыре песни, две из которых были «Бледное солнце» и «Эти милые просторы», сочинённые Гассе, до самой смерти короля. Подсчитали, что он, таким образом, пел эти песни приблизительно 3600 ночей подряд.
Так проходили годы, король оставался пассивным, набожным и унылым, всё ещё преданным своей жене, которая определяла политику его империи. Это была трагикомедия, оживляемая периодическими припадками маниакально-депрессивного психоза у короля, и она пришла, к концу, когда у него случился тяжёлый удар 9 июля 1746 г. Маркиз д'Аржансон замечал:
«Филипп умер от огорчения и ожирения, которое он получил от чрезмерного удовлетворения своего аппетита, скорее регулярного, чем умеренного. Он был очень трудолюбив, но не делал ничего полезного. Ни один человек не преподнёс такого примера, как можно неправильно вести себя в браке, позволяя своей жене управлять собой, и она управляла им плохо. Его королева заставляла его тратить честь и богатство Испании на завоевание владений в Италии, и Богу было угодно, чтобы ей не было от этого никакой пользы».
Со смертью мужа и восшествием на престол её пасынка Фердинанда власть Елизаветы Фарнезе пришла к концу.
Но восшествие Фердинанда почти не изменило характера монархии. Новый король, четвёртый, но единственный выживший сын Филиппа от первого брака, имел одутловатое лицо с отсутствующим выражением, был коренаст и невысокого роста, «настолько толст и здоров, — так выразился Кин, — насколько могут пожелать те, кто его любит». Он проявил определённую государственную мудрость, согласившись со своими министрами, что Испании нужен период покоя и примирения. Но он унаследовал нрав своего отца. Он по природе был ленив, находя лекарство от депрессии в пьесах и опере — он и его жена были покровителями Скарлатти и Фаринелли — и в других развлечениях. В остальных отношениях он был угрюмый, подозрительный и нерешительный, и, как и отец, во времена депрессий каждый день ожидал внезапной насильственной смерти.
Он был так же привязан к жене, как и его отец, и целиком от неё зависел. Это была Барбара, дочь португальского короля Иоанна V. «Черты её лица, — заметил архидьякон Кокс, — довольно непритязательны, а первоначальная элегантность фигуры скрыта дородностью». Это было деликатное высказывание, так как лицо её было изрыто оспой, губы были толстые и у неё была хроническая астма. Темперамент у неё, по-видимому, был такой же невротический, как и у мужа, так как её собственный королевский дом Браганса не был свободен от психических расстройств. Как и её муж, она постоянно боялась внезапной смерти, чему способствовала склонность к астме. Ещё она боялась, что если муж умрёт раньше неё, она окажется в бедности, и чтобы избежать этой катастрофы, стала исключительно жадной и оставила значительное состояние своему брату, Петру Португальскому, когда умерла 27 августа 1758 г.
Казалось, её смерть ускорила погружение мужа в маниакальную депрессию. Он оставался в уединении во дворце Вильявисьоза де Одон, избегал общества, не ел, питаясь только супом, и не спал. Он завёл привычку бить своих несчастных слуг. «Король, — замечал английский посол лорд Бристоль, — погружён в меланхолию, от которой ничто не может его отвлечь, и постоянно молчит, так что нельзя получить никаких указаний, и не издаются никакие приказы… Он не бреется, ходит безо всякой одежды кроме сорочки, которую не менял поразительное время, и в ночной рубашке. Он не ложился спать десять ночей, и думают, что он не спал и пяти часов со второго числа этого месяца, а только урывками по полчаса. Он не хочет ложиться, потому что воображает, что тут же умрёт».
Фердинанд ненадолго пережил свою жену. Он пытался покончить жизнь самоубийством, при помощи ножниц, просил яда, но в конце концов умер естественной смертью на сорок седьмом году жизни 10 августа 1759 г.
В будущем ни один испанский монарх не был таким физически неполноценным, как Карл II, и не был так подвержен маниакальному психозу, как Филипп V и Фердинанд VI. В самом деле, наследник Фердинанда, его единокровный брат Карл III, сын Филиппа от Елизаветы Фарнезе, сначала наследник великого герцогства Тосканы, а позже король обеих Сицилий, оказался способным и просвещённым монархом. И всё же, образно говоря, может показаться, что гены сговорились и лишили дом испанских Бурбонов способности к хорошему правлению. Из последующих королей Карл IV отличался хорошими намерениями, но был слабым монархом, запуганным своей женой Марией Луизой, любовницей главного министра Годоя. «Что, — спрашивал король у Годоя, — делают сегодня мои подданные?» «Он никогда не дорос до зрелости, — пишет самый современный историк о его правлении, — оставшись инфантильным в знаниях и суждениях, неспособным отличить сторонников от негодяев». Превосходный портрет этой королевской семьи, написанный Гойей, безошибочно разоблачает основополагающую неспособность и примитивную бесплодность этой линии Бурбонов. Сын Карла, Фердинанд VII, был закоренелый реакционер, тогда как дочь Фердинанда, королева Изабелла II, которая взошла на трон в возрасте трёх лет, стала политически консервативной и сентиментально набожной женщиной «грубого и несколько рыхлого вида». В результате дипломатических манипуляций её неудачно выдали замуж в шестнадцать лет за её кузена, женоподобного бурбонского принца Франсиско де Асис, незрелого юнца, который любил играть в куклы даже став взрослым, и был таким ипохондриком, что отказывался встречаться с кем бы то ни было, если подозревал, что человек простужен. Хотя Изабелла привязалась, может, до одержимости, к монахине, сестре Патросинио, у которой, как говорили, появились раны Христа, королева искала утешения от несчастливого замужества на стороне. «У королевы, — писал принц-консорт, — есть любовники. Её мать, Христина, хотела навязать ей любовника, одного, по своему вкусу». Вряд ли могут быть сомнения, что в течение многих столетий, помимо сомнительного воздействия родственных браков, существовала и долго не исчезающая неврастеническая черта в испанской королевской семье, что имело неоднократные политические последствия для страны, которой они управляли.