Врачам в 1788 г. нужна была каждая кроха оптимизма, которую они только могли подобрать. Болезнь Георга обострила весьма крупный политический кризис. Так как король был неспособен взять на себя ответственность правления, вынужден был вмешаться его сын, принц Уэльский. «По мере того, как несчастному королю становилось всё хуже, — замечает Фанни Берни, — казалось, общая надежда повсюду отступала; и принц Уэльский принял управление Палатой в свои руки». Но ни принц, ни его брат, герцог Йоркский, которым помогал врач короля Ричард Уоррен, сторонник вигов, не преминули бы использовать ситуацию в своих собственных интересах. Партия вигов видела в болезни короля неожиданную возможность избавиться от Уильяма Питта и его сторонников-тори и получить контроль над правительством.

Принц Уэльский, чьё распутство и расточительность привели его к напряжённым отношениям с отцом, поддержал вигов и их лидера Чарльза Джемса Фокса. Если бы король был лишён власти на какое-то время, возможно до конца своей жизни, нужно было назначать регента, чтобы править вместо него. Вигам было ясно, что подходящим человеком для этого был Георг, принц Уэльский.

Всё, что оставалось делать Уильяму Питту и тори (кроме молитв о выздоровлении короля) — это придерживаться тактики проволочек и попытаться ограничить власть регента, если бы законопроект поступил в Палату Общин. Практически тори помогло отсутствие единства в рядах вигов. Сам принц Уэльский был непостоянным и сомнительным союзником, хотя и необходимым, так как, стань он регентом, он бы распределял повышения и покровительство. Сами виги были разделены на группировки, а Чарльз Джемс Фокс был ненадёжным лидером.

Однако в тот момент казалось, что всё идёт так, как им надо. Они были убеждены, что король не поправится. «Полное и быстрое выздоровление, — уверял лидера вигов лорд Локборо, — кажется мне за пределами всех разумных надежд». Локборо сам выдвинул предложение, которое Фокс должен был поддержать, что принц Уэльский имеет несомненное и законное право быть регентом. Но даже вигам не было вполне ясно, какие полномочия регент должен получить, тогда как тори пытались наверняка ограничить срок регентства. Вопрос стал ещё более неотложным, когда 2 января 1789 г. умер спикер Палаты Общин Корнуолл, так как назначение нового спикера должен был утвердить король или его представитель. 12 февраля законопроект о регентстве, составленный Питтом, был принят Палатой Общин; но к этому времени появились признаки окончания политического кризиса, так как здоровье короля начало медленно восстанавливаться.

Проблески света становились всё более явными. 2 февраля 1789 г. Фанни Берни гуляла в саду Кью, когда она в тревоге увидела, что к ней приближается король в сопровождении двух из своих врачей. «В каком ужасе я была, — признаётся она в своём дневнике, — когда услышала, что сам король громко и хрипло зовёт меня: „Мисс Берни! Мисс Берни!“ Боже, как я бежала! Ноги мои не чувствовали, как они касались земли». Наконец, когда доктор Уиллис умолил её остановиться, она задержалась. Когда король к ней подошёл, он очень сердечно поздоровался и разговаривал разумно. «Почему вы убегали?» — спросил он. Затем он ей сказал, что собирается назначить нескольких новых министров.

Выздоровление короля широко праздновалось по всей стране. Хотя он всё ещё очень быстро уставал, он хорошо выдержал трёхчасовую благодарственную службу в соборе Св. Павла в день Св. Георгия в 1789 г., заметив с чувством архиепископу Кентерберийскому: «Боже мой, я дважды прочитал показания врачей о моей болезни, и если я это смог выдержать, я смогу выдержать что угодно».

Служба в соборе Св. Павла произошла всего на несколько месяцев раньше штурма Бастилии в Париже, события, которое символически открыло эру революции и международной войны, которая коснулась внутренней и внешней политики всех стран. Казалось, здоровье короля с честью выдерживало нагрузки, создаваемые этими бурными событиями, и прошло двенадцать лет, прежде чем его недуг возобновился, что могло быть в большей степени вызвано неожиданной сменой кабинета в 1801 г. и предложением о внесении законопроекта об освобождении римских католиков от уголовного законодательства, относящегося к ним — закон который король счёл нарушением своей коронационной клятвы.

Старые симптомы появились снова в феврале 1801 г. — боли в животе, мышечная слабость, хрипота, учащённый пульс, потливость, бессонница и бред; снова его моча была необычайно тёмного цвета. «Сегодня ночью, — заметил король генералу Гарту, когда они вместе ехали на лошадях, — я совсем не спал, и я очень раздражён и плохо себя чувствую». И снова королевские врачи решили, что он простудился, просидев очень долго в очень холодной церкви, но вскоре появились признаки повторения события 1788 г. Он был очень эмоционально неустойчив, иногда разражаясь слезами, проявляя гнев, и постоянно беспокойно двигался. «Если он пытался сыграть в шашки, он беспрерывно, не замечая того, поворачивал доску; если на столе лежала скатерть, он её тоже поворачивал, не в состоянии удерживаться от движения руками… Так же точно его нервное состояние, казалось, заставляло его скручивать свои носовые платки… из которых в некоторые дни он использовал 40 или 50».

К ужасу короля, снова позвали Уиллисов. Георг III, наивно пожаловался Томас Уиллис, «был против нас предубеждён». Как и в 1788 г. они оптимистично расценивали шансы на выздоровление, и в сравнительно короткий период он стал спокойнее, лучше спал и разговаривал более разумно. «Он боялся, — сказал король, — что долго болел, но не знал, как долго». 14 марта 1801 г. король чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы принять Питта, а ещё через три дня председательствовал на заседании Тайного совета.