Я сидел в раздумье. День светлел. И вот мой взгляд упал на просеку, которой я до сих пор не замечал, и задержался на ее длинном просвете, идущем сквозь сероватые сумерки леса.

— Просека. Да, просека, — сказал я в какой-то смутной догадке.

Охотник нередко разговаривает со своей собакой, как человек с человеком. И я сказал ей:

— Джемс, я нашел.

Собака радостно вильнула хвостом, однако не решилась встать без моего разрешения. Я тоже сидел, довольный решением задачи. Не спеша, свернул цыгарку, закурил… и скомандовал:

— Вперед!

Просекой и только просекой… Старая умная тетера приводила на пшеницу свой выводок не пешком, как это делают все тетеры, а по воздуху, приводила просекой… Выводок здесь мог лететь низко, над самой землей, между двумя стенами высокого леса, и для ястребиного глаза его лет был невидим. И следов никаких не оставлено ни для собаки, ни для зверя.

— Умная тетера! — похвалил я.

Мы пошли. Джемс, распустив свое перо лаверака, то бежал по траве просеки, то сворачивал в гущу леса… Никаких признаков… Мы шли в направлении к дому, в пустом направлении. Мы уходили от охоты… И так прошли полкилометра, километр, — расстояние, на которое не летит тетеревиная молодежь.

Я заметил, что у Джемса даже пропала охота к поиску.

Я сам спорил с собой. Я говорил себе:

— Вернись и начни возле хлебов поиски новых выводков, не теряя драгоценного времени, свежего утра со слабым дуновением ветерка. И сам себе возражал:

— Надо исследовать до конца…

Я продвинулся до небольшой, идущей влево от просеки, безлесной площади. Джемс потянул на стойку по прямой: шаги все осторожней и меньше, и вот он застыл на мертвой стойке. Я снимаю с плеча бескурковку, подаю вперед кнопку предохранителя и даю тихую команду: — «Вперед!» Собака делает один шаг и дальше итти не хочет. Треск крыльев. Пес ложится, наблюдая за полетом. Я вскидываю ружье, но птица уходит без выстрела. Джемс смотрит на меня укоризненно:

— Опять незадача! Не ожидал… Эх, ты!..

Так упрекает меня мой друг, а сам уже глазами спрашивает:

— Что же дальше?

И у меня опять начинается разговор с собакой.

— Никакой незадачи нет. Взлетела тетера, старка. Ты сам видишь — умная тетера. На будущий год здесь будет опять выводок. А теперь — вперед! Джемс встает, но, повернув голову влево, замирает на новой стойке. Один за одним взрывается пара. Делаю дуплет. Один упал на просеку, другой за березу, оставив пух на зелени ветвей. Убитые пусть лежат, потом подберем. После этого Джемс сделал еще девять стоек. Одиннадцать молодых, улетевшая тетера была двенадцатая — хороший, полноценный выводок. Подбирая последнего, уже чернеющего, молодого, я говорю собаке:

— Вот как надо решать задачу! Теперь понимаешь?

Я пустил собаку челноком на поиски новых выводков в сознании, что сейчас мой охотничий опыт и опыт моей собаки стал более богатым. Сложная задача, которую задала нам старая опытная тетера, была решена успешно.

Каждое утро по-своему прекрасно. Для нас оно началось так.

Я и мой друг, Александр Павлович, дотащили «в непосильных трудах» лодку до берега реки Уень и когда сели в нее, поднялось солнце. Казалось бы, что все призрачное, все фантастическое, что создает ночь, — должно исчезнуть при свете солнца, но было не так.

Стоило нам двинуть лодку вверх по Уеню, как мы в один голос сказали:

— Наша пирога…

Почему пирога?.. Лодка ни в, какой степени не походила на те челноки, в которых плавают жители далеких южных островов.

Догадка пришла сама. По берегам Уеня стояли древнейшие ветлы и тополи (сейчас их вырубили, и берега Уеня у поселка Почта стали скучными), над рекой поднимался золотистый от яркого солнца утренний туман, и вершины деревьев, казалось, переплетенные лианами, склонялись над водой, будто изморенные тропической жарой… Вот исчезнет туман, а с ним исчезнет и эта изумительная картина, напоминающая о девственности лесов и молодости человечества.

Туман постепенно исчезает, и мы незаметно оказываемся на родном и любимом «батюшке-Уене», как часто называем мы эту речку, доставившую нам немало удовольствия за многие годы.

Певчие птицы улетели к югу; здесь они вывели птенцов, подняли на крыло и шумными стаями покинули родину до будущей весны. Сейчас непривычная тишина на берегах Уеня.

Только стаи серых дроздов, белохвостые кулики да редкие в изумрудном оперении зимородки сопутствуют нам.

За копанцем мой друг запевает старинную песню:

и я с надеждой выбрасываю блесну за борт лодки.

Размеренно и спокойно опускает Александр Павлович весло, лодка идет у берега, и я с нетерпением жду «удара» подводного хищника: щуки или окуня.

Но мы плывем долго без всякого результата, меня начинает беспокоить сомнение: будет ли удача?.. В самом деле — снасть наша весьма и весьма немудреная: кусок металла, по форме напоминающий ложку, к одному концу присоединен якорь (тройной крючок), к другому привязан длинный шнур. По предположению, эта ложка должна в воде «играть», напоминая рыбку, а щука, понятно, должна за ней погнаться, зацепиться за крючки и… оказаться в лодке. Но это только по предположению. Пока что никаких признаков «удара»… Не бросить ли нам блесну в коробку и не взяться лиза ружья, тем более, что все чаще и чаще утки испытывают наше терпенье, пересекая Уень?..