Пять или шесть раз мы повторили этот проход, чтобы оператор мог хорошенько снять наши спины. Режиссер сказал «достаточно», и на нас перестали обращать внимание.

Публика среди статистов была смешанная — несколько русских и один старый знакомый из маминого театра. Владимир Михайлович Дружинин. Он следил, чтобы ко мне не приставали. В больших перерывах между съемками мы усаживались в укромном месте и говорили о давно прошедших временах.

Наступил Новый год. Праздник отмечали, как всегда, у тети Ляли. Гости разошлись рано, Саша и Петя засели играть в белот. Играть вдвоем было неинтересно, и они позвали меня. Показали правила, стало веселей, только Петя орал за каждый неверный ход, швырялся картами и втолковывал бездарной ученице:

— Азарт, азарт надо иметь! В тебе совершенно нет азарта!

Что верно, то верно. Не было у меня никакого азарта.

На следующий день мама и Саша уговорили пойти с ними на бал в Галлиполийское собрание. Как и ожидала, на балу было скучно. Единственный, кто от души веселил публику, — Павел Троицкий, знаменитый пародист. Он вышел на сцену во фраке, в ослепительно белой манишке, манерно раскланялся и объявил, грассируя:

— Музыка моя, слова тоже краденые.

В зале засмеялись. Всем было понятно, кого он изображает. Троицкий запел а ля Вертинский:

При этом Троицкий вертел пальцем возле виска. Очень похожий, смешной и грустный, стоял он на сцене, а зрители покатывались со смеху.

Говорили, будто на пародии настоящий Вертинский нисколько не обижается, напротив, сочиняет их вместе со своим другом Троицким.

На том балу я впервые слушала Плевицкую. Была она уже не первой молодости, полная. Но голос! Грудной, бархатный. Успех был грандиозный. Бурю восторга вызвала коронная ее песня:

Седовласый старичок, рыдая от умиления, нес на сцену букет роз. Буйная радость царила в зале. Я вспоминала разговор с Петей и злилась. Действительно, чему радуются? Ведь панихида же! И голос трагический, обреченный.

Потом были еще номера, танцевала жена Бориса Карабанова. Потом стало совсем скучно. «Зачем я на концерт сюда попал?» Я отпросилась у мамы и часов в девять приехала к тете Ляле.

Помогла бабушке распустить старую кофту и смотать шерсть в клубки. Ни Татки, ни Пети не было. Он отправился в Медон к невесте. Татка не вернулась с вечеринки. Ее устраивала какая-то русская организация. После лицея она растеряла подруг-француженок и вот прибилась туда. Я решила дождаться ее и хорошенько порасспросить про эту организацию.

— А, хожу, да, — рассеянно ответила она, когда наконец явилась, — мне там пока нравится. Сама организация, конечно, политическая, как все, что устраивают наши… Они называют себя младороссами.

— Тата, — захихикала я, — неужто ты ударилась в политику?

— Je men fiche pas male [30] до любой политики. Политикой там занимаются взрослые. Всякие старички. (Старичками Татка считала любого чуть старше тридцати лет.) А для молодежи есть спортгруппа. Все делают вид, будто ходят ради серьезных разговоров, а на самом деле потанцевать, поболтать. Ils s’en fichent pas male de toute politique [31] . Хочешь, свожу?

Так я попала в младоросскую спортгруппу.

Небольшой особняк Младоросской партии [32] находился на улице Дальре в пятнадцатом аррондисмане. Это было ближе, чем мотаться в центр к «Белым медведям». Для молодежи партия выделила одну комнату, где можно было собираться на вечеринки, танцевать под патефон и крутить романы. К моей великой радости, я встретила там давнюю подругу по Монпарнасу Машу Буслаеву. Она сделалась к тому времени важной персоной — секретарем спортгруппы.

— У нас очень сложная система, — важно начала она, а я фыркнула.

Маша обиделась, надула и без того пухлые губки.

— Вот ты смеешься! Это тебе не Монпарнас, это серьезно.

— Машутка, брось дурить! — я пощекотала ее по старой привычке. Она страшно боялась щекотки.

Машка расхохоталась, бросилась в сторону, зашептала жарко, удерживая меня на расстоянии вытянутыми руками:

— Вот ты не веришь! «Царь и Советы!» — это, думаешь, так просто все? Это тебе не жук на палочке!