— Вы знаете, у кого он гостил?

— Нет. Возможно, ни у кого. Вполне вероятно, он просто пришел помолиться и встретиться с братьями по вере во время поездки в Финляндию. Такое случается часто.

— Почему вы подумали, что он француз?

— Кажется, кто-то сказал, не помню кто. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление.

Я дал имаму еще три фотографии:

— А эти?

На этот раз на лице имама отразились беспокойство и печаль.

— В новостях говорили о них?

Я утвердительно кивнул.

— Они все погибли?

— Да.

— Это для меня печальный день, по многим причинам. Да будет милостив к ним Аллах.

— Вы знаете кого-то из них?

Имам помедлил, но затем показал на фотографию Али Хамида:

— Он был хорошим мусульманином, часто посещал мечеть, вся семья там бывала. Все они — хорошие люди, добропорядочные финны. — Имам достал из кармана клетчатый платок и отер лоб. — Я очень боюсь, что это принесет нам немалые неприятности. У людей много предрассудков по отношению к мусульманам. Финляндия хорошо приняла нас, мы не хотим отвечать злом на добро. Вы можете быть уверены, что подавляющее большинство мусульман, живущих в Финляндии, как и Коран, осуждают насилие. Очень печально, если нас сочтут причастными к этим кровавым преступлениям. Я всегда говорю, что насилие порождает еще большее насилие.

— По словам жены Али Хамида, ее муж со своим двоюродным братом позавчера вечером ходили в мечеть. Вы виделись с ним?

Имам снова мгновение помешкал.

— Мы поздоровались, но не разговаривали.

— Вы знакомы с его двоюродным братом Таги Хамидом?

— Видел его пару раз, не более того.

— Разговаривал ли Али Хамид с кем-то кроме своего брата?

— Разумеется. Он не был немым, общался с друзьями… Понимаю, что вы имеете в виду, не заметил такого.

Впервые в его словах промелькнуло нетерпение.

— Вы не могли бы уже сказать, чего хотите?

Я посмотрел на имама и поверил в его искренность.

— Пока не знаем. Убийства произошли в двух разных местах, но нам известно, что они связаны между собой. Вы не знаете, у этих четверых были какие-то дела друг с другом?

— Я вообще не знаю двоих из них, но, вероятно, они арабы. В Хельсинки довольно мало арабов, возможно, они знакомы друг с другом, возможно — нет, я не могу сказать.

Стенман молчала уже достаточно долго.

— У вас нет никаких предположений, что могло послужить мотивом для этих убийств?

— Некоторые люди и определенные круги испытывают к нам неприязнь, больше ничего не могу сказать. Вы знаете, что это за круги, не хуже нас.

— Может ли причина заключаться во взаимном конфликте между двумя агрессивными арабскими группировками?

— Могут быть расхождения во взглядах, и они есть, но по главным вопросам практически все придерживаются общей точки зрения. Я не понимаю, зачем арабам убивать друг друга, да еще тут, в Финляндии.

Я не знал, как имам отнесется к следующей моей просьбе, но тем не менее изложил ее:

— Надеюсь, вы сможете показать фотографии членам вашей общины как можно скорее. Мы будем благодарны за любую информацию об этих лицах.

— Вы их в чем-то подозреваете?

— Нет, но, естественно, мы хотим знать, почему их убили. Расследование не продвинется, пока не станет ясным мотив. Мы не думаем, что в данном случае речь идет о преступлении по расистским мотивам. В особенности нас интересуют неизвестный, которого вы считаете французом, а также Али и Таги Хамид. Четвертый — это работник Хамида. Мы думаем, что его убили только потому, что он оказался в мастерской, когда убивали Али Хамида.

Имам посмотрел на фотографии покойных и сказал, не поднимая глаз:

— Я сделаю, что смогу.

Я отвез Стенман домой и вернулся в Пасилу узнать последние новости. Не удивился, заметив, что в кабинете Симолина горит свет.

Я был таким же, когда начинал работать в Отделе по расследованию преступлений против личности. Мог до поздней ночи просиживать в кабинете и копаться в деталях дела. Мне нравилось заходить ночью к дежурным и слушать их рассказы. Я был благодарным слушателем. Мы потягивали кофе из картонных стаканчиков, которые выдавал нам автомат, и разговаривали. Иногда выпадало интересное дело, и я отправлялся на место происшествия с коллегами за компанию. Так что я понимал Симолина лучше, чем тот мог себе представить.

Он сидел за столом, склонившись над стопкой бумаг. Куртка висела на спинке стула. На Симолине были белоснежная сорочка и темно-синий галстук.

— Не устал?

— Немного задержался. Хочу разобрать до конца показания опрошенных.

— Есть что-нибудь интересное?

— Часть, как и ожидалось, с расистским душком — типа так им, черномазым, и надо. Хотя в материалах может быть и важная информация. Но на данном этапе это трудно понять. Я попытался рассортировать показания по степени важности. Могу зачитать несколько.