Многие не знали, куда податься в чужом городе, мы ведь никого здесь не знали, и не у кого было узнать причину ухода стражей из рудников.

Но я раскрыл эту тайну еще на входе в город. Стражник у городских ворот, изнывающий от скуки, с удовольствием во всех подробностях поведал мне, как с юга пришли кочевники, захватили часть Сеймурии вместе с древним городом Орленд, и стали называть ее Замией. Война с кочевниками затянулась, и призвали даже стражей из подземелья, полагая, что у рабов в оковах не хватит ума выбраться оттуда.

Поблагодарив стражника за сведения, я отправился на рынок с целью сбыть свое сокровище и, наконец-то, зажить по-человечески.

Но как только я очутился в базарных рядах, то обнаружил, что карманы мои пусты, а камня и в помине нет там. Далеко в толпе со всех ног улепетывал какой-то голодранец. Вне всякого сомнения, это и был карманный воришка, только что бессовестно обчистивший меня. Я собрал все силы и попробовал угнаться за мальчишкой, но куда там, тот бегал так быстро, что скоро я потерял его след в бесконечной рыночной толпе покупателей и продавцов.

— Разрази тебя гром, гаденыш, — прошептал я, держась за бок и пытаясь отдышаться от быстрого бега.

И каково же было мое удивление, когда светлое до того небо разом превратилось в одну большую темно-серую тучу, и из центра ее в землю ударила ослепительная молния, сопровождаемая оглушительным громом. Послышался истеричный женский крик, торговцы заметались, пытаясь усмирить взбесившихся коней, я же бросился прямиком в самый центр этой неразберихи.

Толпа окружила пепел, который остался на земле от воришки, настигнутого молнией. Я смотрел на почерневшую землю и не верил своим глазам, но все говорило само за себя — мои слова сбылись! Меня обуял такой страх, который не описать никакими словами. К месту трагедии, распихивая толпу, приближался стражник, и, быстро нагнувшись, я вытащил из груды пепла камень и бросился бежать от этого места прочь.

С тех пор прошло так много времени, что крошечный росток яблоньки, что я посадил под окном своего дома, давно превратился в огромное разлапистое дерево и уже начал стариться, с каждым годом принося все меньше плодов. Я поселился в горах подальше от людских глаз. Но не в тех горах, где были серебряные копи, нет — я построил свою лачугу там, где отродясь не водилось ни людей, ни серебра, только бескрайние леса и Белая пустыня.

Я придумал себе новое имя, Раус Грейд, просто первое, что пришло в голову, но меня некому было звать по имени — ведь я был здесь совсем один. Со мной жил только большой мохнатый пес, который прибился ко мне однажды на охоте, и с тех пор мы вместе следили за сменой времен года в нашем Ульмском лесу.

Ранним утром я нашел когда-то посаженное мной дерево мертвым. Я запустил руку в большое дупло, но пальцы мои нащупали лишь труху. Я набрал побольше этой мертвой, разлагающейся древесины и, разжав пальцы, отпустил ее с внезапно налетевшим порывом ветра. Я с изумлением смотрел на свои пальцы, позабыв о мертвом дереве — рука моя выглядела так же, как и в тот день, когда я впервые вышел из рудника на поверхность, на ней не было ни морщин, ни других следов течения времени. Я достал из кармана камень, с которым с тех пор не расставался, и внимательно всмотрелся в одну из его полированных граней. Сначала я не видел ничего, но потом вдруг, словно по чьей-то прихоти, там проступило довольно ясное отражение моего лица, молодого и свежего, как у юноши.

— И что же мне теперь, жить вечно, что ли? — Крикнул я своему отражению, и белый мохнатый пес, прибившийся ко мне в лесу на охоте, испуганно заскулил.

— Я не хочу! — В отчаянии я бросил камень в горячий песок, прямо туда, где заканчивалась зеленая трава, спускавшаяся с лесистой горы, и начиналась Белая пустыня. — Надеюсь, здесь тебя никто никогда не найдет.

Избавившись от камня, я повернулся в сторону леса и побежал без оглядки домой.

Когда я проснулся на следующее утро, то вспомнил вчерашний день и то, что оставил камень. И мысль, что кто-то может найти его и стать его хозяином, неприятно кольнула меня.

Я понимал, что мое небывалое долголетие как-то связано с тем, что я всегда носил с собой Черный Камень. Пока я жевал кусок вяленого мяса, совсем нерадостные мысли посещали меня, и я уже раскаивался, что днем раньше отказался от Камня.

Покончив со скудным завтраком, я отправился за Камнем.

Но то, что я увидел на месте, где ожидал найти его, не вязалось с обычным ходом вещей.

Посреди Белой пустыни, прямо на том месте, где вчера я оставил Камень, теперь высилось странное сооружение, похожее на холм из ноздреватого песчаника. Вершина «холма» была гладкой и плоской, а в центре ее на постаменте в металлических оковах лежал Камень. Солнце пыталось пробиться сквозь тьму его граней, но он безжалостно забавлялся с лучами, направляя их туда, куда хотелось ему. Сквозь одну грань даже Солнцу путь был заказан, и Камень отражал все падавшие на нее лучи, вызывая нестерпимо яркую вспышку света.

Я долго стоял, изумленный представившемся мне зрелищем, а затем двинулся к Цитадели, как я мысленно окрестил «холм», и обнаружил, что в ней имеется дверь. Старая, изъеденная древоточцами, с проржавевшими засовами, но от того еще более величественная. Она тоже словно светилась изнутри. Чуть скрипнув, дверь впустила меня в Цитадель, и я ахнул от удивления и восхищения — прямо на стенах горели сотни, нет, тысячи крошечных, как у свечи огоньков. Пораженный великолепием, я застыл на месте, любуясь отсветами огоньков на полированных до зеркального блеска стенах, не в силах сдвинуться с места.