Шрифт:
Не такое уж абсурдное обвинение, если вспомнить членов секты альбигойцев, которые кончали самоубийством очень похожим образом: ложились на холодный каменный пол и провоцировали у себя пневмонию. Даже особый термин существовал: «endura».
– Я его терпеть не могу. – Услышал я голос Джин.
– Что?
– Молоко с медом.
– Тебя не спрашивают. Аллергия есть?
– Нет.
– Значит, выпьешь.
Пока Джин сидела, укутанная в плед, под строгим приказом с места не вставать и на улицу не соваться и пила ненавидимый ею напиток, я вышел в сад и все-таки закурил (нашлись-таки в доме полпачки). Решение пришло почти сразу. Теперь я знал, что делать.
Маркиз
Камера почти такая же, но народ отличается разительно. Худые лица с заостренными чертами, жесткие взгляды и руки в наколках. Один пониже и поуже в плечах, но глаза хитрющие и злые. Второй выше, амбал этакий. Вот и вся разница.
Правозащитник Абрамкин в свое время писал, что в советской тюрьме девяносто процентов случайных людей. Эти – из оставшихся десяти.
– Здравствуйте! – вежливо сказал я.
– Здравствуй, здравствуй! – ответил высокий.
Хитрый молча кивнул.
Я направился к свободной кровати.
– Что ж ты тряпочку-то перешагнул? – усмехнулся низкий. – А ноги вытереть?
– Извините, не заметил. На вас смотрел.
– Что, интересно?
– Всякий человек интересен.
– Не-ет! «Петух» не интересен.
– Это я, что ли, «петух»? Ну, давай возьми, если я тебе приглянулся!
– Давай, Вась! Ты первый, – бросил амбалу.
Сила у Васи есть, но практический опыт явно ограничивается уличными драками «стенка на стенку», а школы никакой. Его грузное тело мешком брякнулось на пол, и я заломил ему руку.
– Пикнешь – сломаю!
– Не так быстро, парень! – Перед моим носом сверкнул нож, и я встретился глазами с хитрыми глазками маленького.
Только бы планка не упала!
Бросаюсь на пол, уворачиваясь от ножа, тело изгибается – прыгаю на ноги, запястье низкого трещит в руке.
Терпеть боль он не умеет. Нож со звоном упал мне под ноги. Я молниеносно наступил на него.
– Ну что, руки ломать или так договоримся?
– Договоримся, – с досадой ответил маленький и сплюнул на пол.
– Тогда вопрос первый: что про меня наплели менты, что вы подрядились меня опустить? Вариант: сколько заплатили? Вариант: что обещали? Ну давай, по порядку.
– Сказали, что педофил-насильник…
Я рассмеялся.
– Слушай, вор! Ты ведь, вор, да?
Хитрый молчит.
– Не первый ведь раз сидишь, вор? И ментам веришь? Чего обещали-то?
– Не смотреть особенно. В покое оставить. И водку, и курево, и вести с воли.
– Не смотреть, значит? Это хорошо. Это правильно. Значит, не смотрели?
Я покосился на глазок в двери.
В это время здоровый сделал попытку подняться, и я легонько пнул его ногой. Он отключился.
– Так, вор! Слушай внимательно и запоминай мою статью: «убийство, совершенное с особой жестокостью». Ну, повтори!
– Убийство…
– Ну! – Я выкрутил ему руку.
– С особой жестокостью, – выдохнул он.
– Хорошо, иди. Сидеть тихо, рук не распускать. Ко мне обращаться «господин».
Хитрый сделал два шага и обернулся.
– Слушай, парень, может, без «господина»?
Я задумался, уж не перегнул ли палку.
– Ладно, согласен. Я сегодня добрый.
Вынул носовой платок и взял им нож. Подошел к унитазу. Сооружение это больше напоминает насест в советских общественных туалетах, спроектированный для того, чтобы срать, сидя на корточках. Над дыркой располагается кран для умывания.
В эту самую дыру я и отправил нож. Пройдет ли? Легко! Заточка мгновенно сгинула где-то в недрах тюремной канализации.
Амбал медленно приходит в себя.
– Забирай своего друга! – милостиво говорю хитрому. – Как зовут-то тебя, джентльмен удачи?
– Глеб.
Я протянул руку.
– Ну что, мир?
Он без особого удовольствия пожал ее и буркнул «мир».
– Андрей, – улыбнулся я. – А теперь просвети-ка меня, Глеб, по поводу местных обычаев: обо что вытирать ноги, обо что не вытирать, а то ведь опять впросак попаду. Не дай бог, кого покалечу!
Мне, наконец, дали белье (серое и влажное). Я умылся над сортиром и вытер лицо носовым платком (заподло вытираться тюремным полотенцем). И даже если Глеб и загнул, у меня не возникало никакого желания пользоваться этой именуемой полотенцем тряпицей, тем более что в качестве тряпки у двери лежит точно такое же.