– Пишите: с моих слов записано верно, и мною прочитано.

И он подписал. Я вздохнул с облегчением.

Переглянулся с Сашкой (тот смотрел вопросительно). Я покачал головой. Ладно, пусть пока погуляет, никуда не денется из своей пижонской клиники. Свидетель! Пока.

– Вы можете идти.

Я кивнул Сашке.

– Маркиза сюда!

– Садитесь. Как вам у нас нравится?

– Да, спасибо, очень нравится.

– Никаких претензий?

– Никаких.

Я взял сигарету, закурил, откинулся на спинку стула и внимательно смотрю на него. Держу паузу. Он спокоен, если не сказать «безмятежен».

– Привет вам от мэтра Кабоша, господин Маркиз.

– А-а, вы уже знаете…

– Да-а, пообщались. Ну, признаваться будем?

Он как-то странно улыбнулся:

– В чем?

– В убийстве.

– Извините, как к вам обращаться?

– Олег Петрович. Волгин.

– Очень приятно.

– Вы листочек возьмите и пишите чистосердечное признание.

– Я не убивал.

– Вы садист, Маркиз!

– Да, конечно. Я в Теме. Но кто вам сказал, что я убийца?

– У вашей девушки, у Ольги Пеотровской, следы пыток по всему телу. А у вас найден набор ножей. Шрамы ведь от них, не так ли?

– Это что, экзотика, набор ножей? Ваша жена, не пользуется, когда обед готовит? – усмехнулся он.

– У нее они на кухне. А у вас – в спальне. Почему?

– Во-первых, вы ничего не понимаете. Во-вторых, врать-то зачем, Олег Петрович? Вы ведь не встречались с Кабошем.

– Почему это?

– Потому что тогда вы бы знали, что я невиновен.

– А господин Лобов сказал, что виновен.

– Не может быть!

Я развел руками.

– Значит, может.

– Трудно отвечать, когда вам врут в глаза.

– Не говорите! Трудно! Он все нам рассказал. Если человека запытали до смерти – это что, не убийство?

– Да не пытал я ее!

– Да-а? Теперь уже и не пытали. А пять минут назад было сказано «я садист».

Маркиз возвел глаза к небу (точнее к потолку) и тяжко вздохнул.

– Ладно, объясняю популярно. Вам известно, что кроме садистов есть еще и мазохисты?

– Так. Значит, запытали бедную девочку, а теперь еще обзываете «мазохисткой»!

– «Бедная девочка» на коленях умоляла меня провести экшен!..

Маркиз запнулся. Похоже, не хотел этого говорить. Раскрутил я его.

– Что такое экшен?

– То, что вы называете пытками.

– И она умоляла на коленях?

– Да. Нижний не может долго обходиться без экшен. Голод. Вроде синдрома абстиненции.

– Нижний?

– Вы хоть бы терминологию изучили, прежде чем со мною общаться. Нижний – это тот, с кем что-то делают во время экшен.

– Пытают.

– Если вам так угодно. Только пытка, на которую идут по доброй воле, – это вообще пытка?

– Это вы говорите, что по доброй воле.

– Ну у Кабоша спросите.

– Спросим.

Я лежу на кровати. Серая подушка без наволочки и такой же матрац (белья так и не дали). Смотрю в стену. Неприятного оттенка зеленая краска, неровная, с бугорками и ямками. На такой не оставить автограф с именем и годом, не оставляют следов ни чернила, ни карандаши. Затем и сделано. Нечего зэкам портить стены!

Я лежу, положив под голову куртку, и вспоминаю.

Каркасон. Музей инквизиции.

Мы спускаемся вниз по неровным камням ступеней в полутьму бывшей тюрьмы. Вокруг пыточные станки, орудия казней и восковые фигуры действующих лиц трагедии, развернувшейся здесь в тринадцатом столетии: катары и их враги – инквизиторы.

Катары, альбигойцы, вальденсы – еретики, чуть было не вытеснившие из Лангедока и Прованса официальную католическую религию. Их помнят. В какой бы город южной Франции вы ни попали, вам везде расскажут о катарах и предложат книги и сувениры. Он слаб и не агрессивен, южнофранцузский сепаратизм, зато обладает национальной идеей – катаризм, окситанский язык и трубадурская культура, задавленная после крестового похода против альбигойцев.

Катары были дуалистами, верили в доброго Бога, сотворившего мир духовный, духовные небеса и души людей, и Сатану, творца материи. Отвергали Ветхий Завет и церковные обряды, у них были свои: консоламентум (утешение) вместо крещения и благословение хлебов вместо причастия. Крещение духом вместо материального крещения водой и утешение души на время земного пребывания в сотворенном Дьяволом смертном теле. Получивший консоламентум назывался другом божиим, добрым человеком, добрым христианином, но чаще совершенным. Они отрекались от семейных и родственных уз, давали обет целомудрия и нищеты. Были вегетарианцами, поскольку верили в переселение душ. Им запрещалось убивать не только животных, но и растения, а сыр и молоко считались дьявольской пищей.