— О, величие милости и красоты! — начал он. — О ты, Елизавета, озаряющая и оживляющая Англию подобно свету небесному, дозволь также и чужеземцу преломить копье в сей торжественный для тебя день. Не для того приехал я, чтобы моею доблестью поклониться красе твоей, это подобает благородным сынам Севера, а не мне, одинокому сыну Востока. Являюсь я перед твоим престолом истины и любви с тем, чтобы ты изрекла нелицеприятный суд перед лицом всего мира. Имя мне Ахмет, бей Рамлы и Яффы. Как рыцарь и эмир являюсь я в защиту поруганной чести, непризнанной невинности и разбитой жизни одного безымянного странствующего друга, утратившего из-за меня и родину и любовь. Если между благородными дворянами Англии найдется человек, готовый сразиться со мною с тем, чтобы поддерживать право или бесправие, честь или бесчестие моего друга, то прошу тебя, пресветлая королева, дай на то соизволение твое.

— Если ты, — ласково сказала Елизавета, — мужественный эмир, явился в Англию в защиту чести друга твоего и обращаешься к королеве Англии, как к судье в деле любви и верности, то ради столь высокого доверия, да будет тебе дозволено сражаться.

Чужеземец вынул какую-то блестящую странную вещь и прикрепил ее к концу своего копья.

— Не как благодарность за такую милость, но чтобы ты убедилась, что действительно пришел я с востока, позволь, о высокая повелительница, повергнуть к стопам твоим дар благоговения.

Он приподнял копье, подъехал к лестнице, наклонил оружие к Уолтеру Роули и передал ему подарок.

— Недавно я видел эту дивную диадему в руках иноземного благородного христианина, — заметил Роули.

Изумленная Елизавета взяла блестящее украшение.

— Богом клянусь, — вскричала она, — такая драгоценность красуется на груди одной известной нам особы! Милорды, позвольте сразиться Ахмету и пусть один из вас ответит на его вызов! Сэр Уолтер, — прошептала она, — тут кроется какая-то тайна! Назовите чужеземца, преподнесшего мне этот подарок.

— Как только он сразится, я объявлю его имя, ваше величество, — быстро ответил Роули.

Между тем граф Арундель приблизился к чужеземцу.

— Ради милостивой и справедливой королевы Англии я сомневаюсь в праве, невинности и чести вашего друга! Объявите мне ваше настоящее имя! — шепотом прибавил граф.

— Леопольд, рыцарь фон Ведель! — тихонько ответил тот.

— Клянусь золотой медалью Григория, которому вы изменили, — вполголоса сказал Арундель, — вы сами тот бездельник, за которого хотите сразиться! Покрепче же держитесь в седле, имперский рыцарь!

Не ответив ни слова, Леопольд отъехал на западный конец ристалища, а Арундель — на восточный.

Герольд поднял жезл, грянули трубы.

Противники пришпорили коней и съехались посредине арены. Конь восточного рыцаря осел на задние ноги под силой удара, копье его переломилось, Арундель барахтался на земле, а конь его упал в сторону.

— Ахмет, бей Рамлы, выиграл! Хвала победителю! — вскричал герольд.

— Мужественный человек, клянусь нашей королевской честью! Сэр Уолтер, кто он такой?

— Леопольд, рыцарь фон Ведель, ваше величество!

— Германский рыцарь? Теперь мы догадываемся, кто друг его далекого друга! Ни слова об этом! Но все же, я не могу и не хочу принять его. Скажите ему еще раз, что письмо его будет принято к сведению и чтобы он не думал, будто мы не доверяем ему, в приличное время представьте его ко двору. Успокойте его хоть этим.

По окончании турнира Елизавета отправилась по галерее в свои покои. Проходя мимо нарядных дам, она приблизилась к Руфи и Анне фон Эйкштедт. Анна была чрезвычайно бледна.

— Милая госпожа фон Эйкштедт, — обратилась она к первой, — проведите нас с мисс Анной в наши покои. В числе даров наших верных палладинов есть одна вещь, значение которой только вы можете объяснить нам.

Как обычно, прошло немало времени, прежде чем ее величество отпустила кавалеров и дам и удалилась с приближенными своими, чтобы одеться к банкету и балу, которые завершали празднество. Леди Мария, графиня Пемброк, обер-гофмейстерша, знаком указала Анне и Руфи выйти из зала боковым ходом. Одна негритянка — редкость в Лондоне тогдашней эпохи — провела их коридорами к маленькой двери и отворила последнюю — и Анна и Руфь очутились в высокой комнате с одним окном, с позолоченным потолком и с кроватью под бархатным балдахином. Это была спальня Елизаветы.

Вскоре послышались шаги и голоса, отворилась дверь, и в комнату вошла сама Елизавета, заперла двери и медленно приблизилась к смущенной Анне, стала рассматривать ожерелье на ее груди.

— Не знаю, милая мисс, случились ли с вами сегодня столь странные вещи, как с нами. Не желая вмешиваться в дела, которые скрывают от нас, прошу вас настолько быть со мной откровенной, насколько это необходимо для выяснения отношений наших к некоторой личности. Мы очень любим вас и надеемся, что, как женщина в отношении женщины, вы оцените это и будете действовать согласно этому, поэтому будете откровенны.