Владимир Сергеевич мотался по загроможденной комнате и то без нужды причесывался, то смотрел в черное окно, то брал книгу или рылся в куклах, надевал на руку всяких зверушек.

— Какой адрес? Адрес ты какой записывала? — допытывался он у Милы. Но она помнила только проспект Дзержинского, и все. — Что же такое? Где она замешкалась? С ней вечно что-нибудь случается. Еще под машину угодит. В милицию, что ли, позвонить? — Владимир Сергеевич иронически изогнул бровь: «Дескать, сбежала жена с молодым донжуаном!»

Уже было одиннадцать, когда он начал одеваться.

— Потащусь к трамвайной остановке!

— И я с тобой! — воскликнула Мила, хватая пальтецо.

Ледяная, ветреная улица была усыпана огнями. На аптеке огненная змея обвилась вокруг ножки пылающей чаши, заглядывала в нее, на гастрономе, на кафе, на столовой горели фиолетовые, зеленые, красные буквы. Около безлюдной остановки в полустеклянном пустом киоске почему-то пылала лампочка. Журналы, книги, портретики киноартистов, коробки со значками и почтовыми марками, выставляемые днем на обозрение, сейчас были уложены на прилавке стопками и закрыты газетами.

Потрескивала, похрустывала угрюмая сибирская ночь, когда уже в одиннадцать всякая жизнь на улицах замирает. Из центра шли полупустые трамваи, убегали к березовой роще на месте бывшего кладбища. А оттуда прибегали совсем пустые.

Ольги Анатольевны все не было. Пряча лицо в поднятый меховой воротник, Милочка тихонько плакала. У Владимира Сергеевича от предчувствия беды пропала вся ирония. Он уже совсем собрался звонить в милицию, когда из тьмы появилась Ольга Анатольевна. Она шла тяжело, медленно и как-то равнодушно. По темному от сажи снегу волочился зажимчик поводка.

— Что ты?! Где ты была?! Почему так долго?! — бросился к ней Владимир Сергеевич.

— А где Лада? Где Лада? — тормошила ее Милочка.

Ольга Анатольевна слабо и почему-то виновато улыбнулась:

— Обманули, доченька… Пошутили по телефону… Николай Кириллов в том доме не живет. Я обошла, наверное, домов десять… А дома огромные, пятиэтажные. Устала. Никто и ничего о Ладе не слышал… Пошутили. А я сошла на соседней остановке, думаю, а вдруг бегает здесь…

— Ладно, бог с ней, с Ладой! — облегченно проговорил Владимир Сергеевич. — Хоть ты-то, божья душа, цела-здорова. Ну, идемте, идемте домой. Все перемерзли. Чаю попьем.

— Кто же это?.. Как же это мог он обмануть? — с недоумением все спрашивала и спрашивала пораженная Милочка…

Свет погасили. Все улеглись. Ольга Анатольевна взглянула в окно. В черноте ночи дома пропали, виднелись только золотые окна. Так художники в театрах, чтобы показать на сцене город и уходящую вдаль улицу, устраивают из лампочек на черном бархате окна в несколько рядов, и чем дальше, тем окна становятся меньше и меньше и наконец начинают походить на золотые соты, а между несуществующими домами тянутся светящиеся нити — цепочки лампочек. И даже катятся зеленые, красные огоньки машин.

Ольга Анатольевна смотрела во тьму. За каким же окном находится сейчас Лада? Под чьей кроватью свернулась она калачиком, вздрагивает во сне и сиротливо поскуливает?

В голове туманилось, руки и ноги чугунно отяжелели. Ольга Анатольевна легла, и ей почудилось, что затрещавшая кровать готова рухнуть от ее тяжести. Она мгновенно забылась и тут же очнулась от какой-то смутной тревоги. Но это ей только показалось, что она очнулась тут же: на самом деле она спала уже часа три.

За окном в морозном, туманном мраке лаял пес. Лада! Ее голос! Молоденький, мальчишеский, задиристый!

Ольга Анатольевна вскочила, стряхнув с себя усталость, приникла к окну. В темноте смутно проступал противоположный дом с четырьмя огненными прерывистыми полосами, расчертившими его от крыши до земли, — это горели огни на лестницах подъездов. В окнах виднелись куски этих пустынно-печальных лестниц. Внизу смутно белел снег. Больше ничего не было видно.

Ольга Анатольевна открыла морозно затрещавшие двери на балкон. Седая стужа обдала ее. На балконе из сугроба торчала кадушка с соленой капустой, а на гвозде висела обросшая инеем сетка с продуктами.

Собака лаяла за соседним домом. Неужели Лада прибежала? А почему бы и нет? Или, может быть, ее тайком вывели гулять в этот поздний час?

Ольга Анатольевна, не зажигая света, торопливо оделась, схватила поводок и вышла. Оставляя на темном снегу белые следы-провалы, она прокралась среди кустов к соседнему дому. Глухо, пусто, мертво в эти три часа пополуночи. Трескучий мороз обжигал лицо. Казалось, в городе ничего нет живого, поэтому так тревожно и тоскливо лает собака. Ольга Анатольевна выбежала из-за дома и увидела возле мусорных железных ящиков темное пятно.