Шрифт:
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие!
Ревишвили повернулся к Пронину:
– Видишь, господин чекист, какие у нас орлы! Вышколенные ребята. Воинская элита будущей России. России без большевиков.
– Без большевиков, зато с американцами! – прохрипел Пронин.
Ревишвили, не раздумывая, почти без размаха, ударил его – лежащего – ногой по лицу. Ударил сильно: из расквашенного носа хлынула кровь.
– Грамотно бьешь, полковник.
– Да, я, князь Ревишвили, полковник русской армии, буду бить вас сапогом по лицу. Буду вешать и жечь. А про американцев лучше не говори. Я не только с американцами, я с самим дьяволом готов заключить союз, чтобы только большевистского духу не было в России. Чтобы чернь вернулась в стойло! Я готов ради этого американцам сапоги чистить.
Все это он произнес обыденным будничным тоном, даже не повышая голоса. А потом быстро – в два счета – стянул Пронину руки и ноги шершавыми потертыми ремнями. Методично, спокойно. Бил он Пронина тоже, не теряя хладнокровия. И ушел из пропахшей духами комнаты с прямой спиной, не ускоряя шаг. Красиво ушел.
Пронин посмотрел на Соколова. Раненые ноги болели так остро, что хотелось орать, не переставая. Но Пронин от боли только хмурился, а кровь струилась по лицу. «Все-таки это мой день. Он оставил меня с Соколовым. Это удача. Большая удача. Не вспугнуть бы ее».
Спартакиада народов СССР
Соколов молчал. Не мог подобрать слов – мысли путались. Просто брызнул на Пронина холодной воды из графина и достал из шкафа какую-то тряпицу. Тут же нагнулся, чтобы вытереть кровь с пронинского лица. Ножом перерезал ремни, и Пронин перевел дыхание...
– Здесь у Ревишвили есть верный человек. Так что языком молоть не будем, – шепнул он Пронину.
Вот оно как. Кто же из местных завсегдатаев может оказаться человеком Ревишвили? Уж не господин ли Альфонс? По крайней мере у него есть повод постоянно находиться в этом притоне. Никто и не удивится – даже наши товарищи. Честный жиголо. И никто им всерьез не занимался. А он, значит, человек полковника Ревишвили... Пронин уже не сомневался в своей догадке.
– Да что ты все про этих упырей-то. Дай я тебя перевяжу... – Соколов принялся разрывать простыню на бинты. А потом очень сноровисто разрезал на Пронине брюки и принялся колдовать над ранами.
– Прямо фельдшер. Где это ты научился?
– Я и фельдшер, и ветеринар. В жизни многому приходится учиться.
Пронин даже сумел улыбнуться:
– Ну, если ветеринар, то я, как чекистская скотина, могу чувствовать себя спокойно.
– Погодь, погодь, товарищ Пронин, сейчас больно будет. Глотни еще самогончику. – Стакан оказался тут как тут. – Ишь, как он тебя ножичком-то! Собака бешеная.
Через полчаса Пронин возлежал на полу, возле теплой стены, помытый и перевязанный.
– Будем тикать? – спросил его есаул.
– Мне на Манежную площадь надо.
– Опять в гущу лезешь? Мало тебя стреляли да резали?
– В меня можно стрелять, но пристрелить затруднительно.
– Ага, заговоренный ты у нас. Колдун. Так, что ли?
– Ты включил бы патефончик. Вот многим людям громкая музыка мешает, а я люблю. Патефонная музыка – отличный фон для мысли, для работы и для досуга.
...И шифоньеры проверь. Они здесь хитрые.
Снова заиграла томная музыка. Модный Вадим Козин надрывным тенором пел: «Смейся, смейся громче всех, юное созданье!..»
– А теперь слушай сюда. Следит за нами, конечно, этот франтик? – Соколов кивнул. – Кто же еще? Ну, его ты должен уничтожить. Это несложно. Ревишвили тебе все еще доверяет?
– Я не почуял неладного.
– Значит, о наших встречах он не знает. Он мог об этом узнать от долговязого. Но нам повезло: не узнал. Позови ко мне Тамару. Пока ты будешь разбираться с франтом, я успею с ней по душам поговорить. Уйдем отсюда вместе, втроем. До ближайшего отделения милиции. Там телефон и автомотор... Знаешь, где здесь милиция?
– Я этот район – как свои пять пальцев. Эх, Иван, а я ведь тебя предупреждал, что Ревишвили – мужик опытный. Не учел ты этого, не поостерегся.
– Не учел, это верно. Зато урок получил на всю жизнь, если она у меня продолжится.
– Не боись, Иван Николаев! Нож-то удачно прошел, не только жить, ходить спокойно будешь. А пуля вообще ляжку насквозь прошила – да и все. Терпи, казак, атаманом будешь. Выкарабкаемся.
Соколов действовал четко и вполне профессионально. Пронин ревниво отметил превосходную выучку офицера старой школы. С любителем бальзаковских дам есаул справился почти бесшумно. Тем временем (и в этом тоже была заслуга Соколова!) зареванная Тамара появилась перед Прониным.
– Я все поняла... Поняла я... Вы из чеки, а он заранее в шифоньере спрятался. Я не знала, честно слово, не знала!
– Трудно мне тебе поверить, Тамара. Но я верю. Помоги мне сейчас. Все, что я тебе обещал, остается в силе. Если я сдохну – то и ты останешься навсегда на помойке. Понимаешь?
– А я санитаркой была, я раны перевязывать умею!
– Меня уже Прокошка перевязал. Ты на раны-то не смотри. Обыкновенные раны, не смертельные. Я ж не бухгалтером работаю.
– Я поняла, где ты работаешь. Честно говоря, я б тебе и бесплатно помогала. Враг он, Георг-то мой.