У Финского залива
вернуться

Гарднер Вадим Данилович
Шрифт:

«Настурций радостных оранжевая пена…»

Настурций радостных оранжевая пена Под окнами блестит на ложе цветника, Куда осенний ветр, веселиям измена, Бесстрастный утренник пришлет издалека. Полярный иней свой примчит свирепый север, Огнями белыми природу обожжет — Потрескается гриб, и мед утратит клевер, Окаменеет путь, потухнет огород. Червонцы по земле беспечно разроняет Годов безумный мот, кустарник оголит, И утром хрусталем болото забросает, И вздуется залив и берег наводнит. И гром соленых вод, увенчанных кудрями, Тараном бешеным ударит вал камней, Забрызжет искрами над мертвыми скалами Под зеленью небес и прутьями дождей.

«Погоди! Спокойствие возможно…»

Погоди! Спокойствие возможно Тут, на лоне дремлющей природы; И, как дым, исчезнет все, что ложно Здесь, в тиши безлюдья и свободы. Хоть ноябрь, а травка зеленеет По холма бугорчатому скату, Солнышко за ветками яснеет. Манит вновь к мечтания возврату. И чернеют елок пирамиды, А меж них прозрачно золотится Свежий воздух; он ручьем струится — Забываешь горе и обиды, Сплетен зуд и гнусные обманы, В чьих сетях и опытного ловят, — Совести мучительные раны, Дальних, что вблизи нас славословят; И прямые улицы столицы, Где лишь редко не кривят душою, И дома — высокие гробницы, Иль больницы, схожие с тюрьмою. Забываешь и наряд крикливый Розы, смятой на пиру разврата, И кокетство страсти шаловливой, Ложный пурпур дряхлого заката.

«Забудем мы все: и горячие думы…»

Забудем мы все: и горячие думы О том, чтобы лучше на свете жилось; Забудем мы жизни тоскливые шумы, Забудем мы все, что в душе пронеслось. Забудем страдания, горя пучины, Стремления к цели вперед и вперед; Забудем мы гладкие жизни равнины И все, что нам душу мертвит и гнетет. Забудем людские, холодные речи, Призывы к палящим и бурным страстям, И старые, теплые, милые встречи, Забудем соблазны удушливых ям. Не нужно нам горя, не нужно рыданий, Ни пенистых чувств, ни удил волевых; Не нужно фантазии дерзостных зданий; Ни скромности нежной цветов полевых. Наскучили все эти розы и грезы, Наскучил мне жизни убийственный звук, И греющий смех, и прохладные слезы, Наскучил луны выразительный круг. Тосклива тоска, и тоскливо веселье В наш дряхлый и дряблый и высохший век; Тоскливо угарное жизни похмелье, Тосклив венценосный босяк — человек. ………………………………………………………………… А все же страшна эта смерть роковая, Что с выцветшей жизнью разлукой грозит; А все ж дорога эта сила живая, Что радость и горе нам людям дарит.

Октавы («Живу на севере я с южною душою…»)

Живу на севере я с южною душою, Безумно-страстною и солнцами залитой; А дни свои влачу, полярной пеленою Снегов и вечных льдов бесстрастия покрытый. Но под венцами льда кипящею змеею, Весь в пене и в парах, бежит поток сердитый — То буря и огонь фантазии прекрасной, Веселой, искристой и юношески страстной.
***
Моим ли ярким снам пророчески не сбыться? Ужель не видеть мне Италии лазурной? Под небом Анжело мечтой не позабыться Под вечер, блещущий парчей златопурпурной? Мне ль в снеговой юрте, в меху, в дыму ютиться В мороза скрыл и хруст, или мятелъю бурной, — Мне с кровью красною ликующих южан, По ярости судьбы — сыну студеных стран.

ИЗ СБОРНИКА ОТ ЖИЗНИ К ЖИЗНИ (М.: Альциона, 1912)

И жизнь и блеск

Уж зеленью одеты Лужайки у церквей; Сердца весной согреты, Щедротою лучей. И пенят пароходы Каналы и Неву; Отсвечивают воды Дневную синеву. Всему поэт эфира И жизнь, и блеск дарит; На каске кирасира Звездою он горит. И маленькие солнца Играют на реке… О, дай собрать все блестки Вблизи и вдалеке! Из этих искор жгучих, Пронзающих эфир, Создам в мечтах могучих Многовенечный мир. И тем, кто знал гоненье, И тем, кто здесь скорбел, Пошлю я в утешенье Поток из звездных стрел. Из сердца излученье — Апостольский удел.

Длиннее дни

Длиннее дни, и завтра уж апрель. Я пережил и скуку и сомненья, Но скоро ты, весенняя свирель, Заманишь вновь на праздник обновленья. Я тосковал. Пусть новая весна Мне принесет неведомую радость, И жизнь, свежа, утехами красна, Напомнит мне потерянную младость; Напомнит мне далекую любовь, И мой восторг, и тысячи мечтаний, И, может быть, зажжет мне сердце вновь Былым огнем и жаждою лобзаний.

Весна

Пусть рвется в мир с обрывов скал душевных Святой экстаз, — серебряный каскад, Клокочущий и в радугах полдневных, В огнях звезды, чей сказочен закат. Я жить хочу для Пасхи колокольной, Для гомона раскрывшейся весны; Я жажду гроз, и радости престольной, И белых грив взбесившейся волны. Всплывут, нырнут гранитные тюлени, Шестом корму от мели оттолкнут; Я ж на песке отдамся сладкой лени, И чешуи у берега плеснут. Я травки жду и Троицы в березках, И утренних прохладных паутин, Бальзама смол, листвы в кристальных слезках, И бабочек над крыльями куртин. Довольно шуб! Довольно снов медвежьих! — По скатам крыш воркуют про любовь. Художница, с палитрой красок свежих, Весна спешит, как трепетная кровь.