Она даже не заметила, каким образом он избавился от своих пут, — просто почувствовала, как его руки обхватили ее, лаская ее лицо, плечи, спину. Софи потеряла всякое представление о времени, ощущая нарастающее возбуждение. А Линдли с каждым толчком все глубже врывался в нее, и это было чудеснее, чем она мечтала.

Волна наслаждения захлестнула ее, и Софи, содрогнувшись, выкрикнула его имя. Время остановилось. Остались только ощущения, толчки крови, волны жара и сплетение тел, жаждавших большего. Линдли крепко прижал ее к себе, пока ее тело билось в судорогах. Она упала на него, судорожно хватая ртом воздух и не слыша ничего, кроме звона в ушах.

Софи еще не успела полностью прийти в себя, когда Линдли шевельнулся. Не выпуская ее из объятий, он осторожно повернулся, опрокинул ее на спину и устроился сверху. Софи растерянно моргнула.

— Вы освободились, милорд?

По губам Линдли скользнула улыбка.

— Нет, милая, уже нет. Ты умеешь завязывать узлы, которые не под силу развязать ни одному мужчине.

В следующий миг он уже был внутри ее. Софи даже не представляла себе, что такое возможно, но ее тело снова охватило пламя. Она и опомниться не успела, как уже снова кричала от наслаждения, содрогаясь в его объятиях.

Наконец она услышала, как Линдли хрипло выкрикнул ее имя. Вцепившись в его плечи, Софи закрыла глаза, чувствуя, как ее уносит мощный поток. Немного отдышавшись, Линдли повернулся на бок, прижимая ее к себе одной рукой. Софи блаженно прижалась к нему и уронила голову ему на плечо.

— Ясно. Вот, значит, для чего эти штуки, — прошептала она, когда снова смогла нормально дышать.

— Да, — хмыкнул Линдли, поцеловав ее в макушку. — Теперь ты поняла, что нехорошо связывать людей против их воли? Надеюсь, ты хорошо усвоила урок.

О, еще как, мысленно хихикнула Софи. Она будет прилежной ученицей. И с радостью будет снова и снова повторять этот урок… если судьба даст ей этот шанс.

Наступило утро. За окном оживленно щебетали проснувшиеся птицы, а сквозь неплотно задернутые тяжелые портьеры в комнату с любопытством заглядывало солнце. Пылинки танцевали в прямом и жарком луче, мерцая и поблескивая, словно осколки драгоценных камней. Было по‑утреннему свежо и ясно.

А Линдли чувствовал себя ужасно.

Свесив ноги с кровати, он сидел, не в силах заставить себя сдвинуться с места. За спиной у него сладко посапывала Софи. Во сне она была похожа на ребенка, прекрасного, словно ангел. Что он делает здесь, с ужасом спрашивал себя Линдли. Он ведь собирался дождаться, когда она уснет, потом незаметно ускользнуть к себе, чтобы встретить рассвет в собственной постели. Но почему‑то из этого ничего не вышло. Он остался у нее. Наверняка слугам уже все известно.

Но почему?! Сколько раз до этого он спокойно оставлял женщин после ночи любви… так почему он не смог заставить себя уйти от Софи? Да потому, что это было все равно что вырвать кусок собственного сердца, вот почему. Боже милостивый… да что с ним такое?

Он хотел ее. Хотел навсегда остаться с ней, любить ее, пока они оба не забудут обо всем. Какое же это было бы счастье! Но надеяться на это глупо. Они никогда не будут счастливы вдвоем, и Линдли это знал. Он должен был следовать велению своего долга, а Софи — своего. Его долг состоял в том, чтобы выследить ее отца, ее — помешать ему это сделать.

Чертовски жаль, конечно… но тут уж ничего не поделаешь. Жизнь вообще бывает несправедлива. Глупо оттягивать неизбежное. Ему нужно уехать. Когда Софи проснется, его уже не будет, а потом они снова станут врагами.

Проклятие… это разрывало ему сердце. Без нее он, как тело без души… одна пустая оболочка.

Линдли чувствовал, что противен самому себе, — одежда его была разбросана по всей комнате, но ему было наплевать. У него еще будет время прийти в себя. А сейчас нужно поскорее убраться отсюда до того, как она проснется. До того, как он сломается окончательно и станет умолять ее позволить ему остаться.

На один безумный миг Линдли заколебался, не оставить ли ей медальон, но потом заставил себя выкинуть эту мысль из головы и положил медальон в карман. Теперь он еще и вор, с горечью усмехнулся он. Может, кучка монет сумеет успокоить его совесть? Чувствуя себя последним негодяем, он вытащил кошелек и сунул его в узелок Софи. Да, он поступил с ней, как со шлюхой… но по крайней мере заплатил ей по‑царски. Возможно, она еще сильнее возненавидит его за это, но Софи отработала эти деньги, и они должны достаться ей.

Схватив башмаки, Линдли на цыпочках выскользнул из спальни. Спустившись вниз, для чего пришлось пройти сквозь строй фамильных портретов, чувствуя на себе суровые, осуждающие взгляды своих предков, Линдли уселся на стул и принялся натягивать на себя башмаки. Он не решился надеть их в комнате, чтобы не разбудить Софи. Да, вот такой он трус!

— Желаете завтрак, милорд? — осведомился появившийся как из‑под земли Уимпол.

Линдли скривился. При одной мысли о еде к горлу подкатила тошнота. Он был противен самому себе.