А небо с восходами и закатами?

А звезды, которых из города и не видно?

А рыбалка на речке или на своем пруду в огороде?

А охота в двадцати минутах ходьбы от дома?

Как булгаковский Иванушка, каждый год, почти в то же самое время - в весеннее полнолуние - я прихожу в одно и то же место, сырое и мрачное. Меня тянет к нему какой-то неизъяснимой силой. Понять эту тягу мне непросто, объяснить, скорей всего, невозможно.

Вот, сегодня, я опять здесь.

Дойти сюда не так-то легко, нужно долго пробираться по еле заметной лесной тропинке, постоянно сходя с неё, чтобы обойти лежащие поперек стволы бурелома. Да и сама тропинка в это время года - достаточно протяженное углубление, заполненное водой вперемежку со снегом. Тропинка, петляя и прерываясь, ведет всё время вниз, в какую-то гигантскую чашу, которую можно только подозревать, потому что весь обзор закрыт густым северным лесом (в основном это старые замшелые ели) и докучливым, цепляющимся за одежду и лезущим прямо в лицо, подлеском.

Каждый раз, всегда неожиданно, лес кончается и открывается оно - это место. Я не могу это назвать поляной, потому что открытым оно выглядит только ранней весной. Летом и осенью здесь всё зарастает какими-то фантастически высокими однолетними растениями, вровень с основным лесом. У меня язык не поворачивается назвать это травой. Весной этого нет - тут как бы всю зиму топтался какой-то великан и смял всю эту буйную растительность, придавил её к земле, и стали видны чахлые, редкие болотные березки.

Как стеснительные девушки на танцах в туберкулезной лечебнице прижались они к воображаемым стенам и оставили пустой середину зала, хлюпающую талой водой и сплошь покрытую болотными кочками. Среди них кое-где втерлись и мужики (эти больше ассоциируются с лепрозорием). Короткие, толстые, большей частью, расколотые стволы с корявыми сучьями и безобразными наростами. Всё это, как ни странно, пребывает в непонятной жуткой гармонии, и более того, что-то по-настоящему здоровое и красивое было бы здесь настолько же лишним и неуместным, как румяный массовик-затейник в той же туберкулезной больнице.

Я уселся на высокую кочку и курю. Пока еще совсем светло. Солнце еще едва коснулось горизонта. Его почти не видно за лесом, но на облаках появилась розовая подсветка, значит еще чуть-чуть, и солнце скроется. Кочка сверху сухая, хотя под ногами хлюпает вода. Окурок, повисший было на сухой траве, прижатый моим сапогом тут же с шипением уходит под воду.

Темнеет быстро.

Я, как мазохист, жду, когда холодок страха начнет пробегать по спине. С наступлением темноты, действительно, поляна всё больше напоминает страшную сказку. Скелеты деревьев постепенно становятся похожими на слуг Кощея Бессмертного. Всем знаком детский страх темноты, когда в углах родного дома начинают прятаться чудовища; и невольно начинаешь прижиматься к стенке, чтобы ни к кому из них не повернуться спиной. Хотите вернуться к этому детскому ужасу? Сходите к ночи в лес, лучше, если при этом еще будет дуть ветер, вызывающий жуткие скрипящие звуки, а еще лучше, если вас занесет вот в такое место.

Чуть в стороне заклёкал ястреб. С другой стороны отвратительным уханьем ему ответил филин. Остальные птицы сразу стихли - кому охота подставляться под острые когти и огромные клювы.

Час страсти настал.

Я уже стою в рост, не таясь. Сумерки надели на меня шапку-невидимку. А вот и подтверждение тому: маленькая птичка с длинным носом тряпочкой свалилась из-за деревьев и плюхнулась рядом со мной, не более чем в двух метрах. Это пестренький бекасик, он вытянул шею и длинные ноги, вертит головой, но явно меня не видит. Ещё, оказывается, достаточно светло - я могу рассмотреть каждое пятнышко на перьях и удивленные бусинки глаз. Я пошевелился умышленно шумно. Бекасик резко присел. Увидел. В глазах смертельный ужас. Слетел быстро и суетливо, через кусты ушел куда-то во тьму.

Я засмеялся только что не в голос, но тут же мне самому пришлось испытать неподдельный страх - огромный филин прошел у меня над головой, едва не зацепив крылом. Он сел на самое толстое и корявое дерево рядом со мной и гнусно ухнул. Они были очень похожи своими отпечатками на фоне заката: сломанный посередине толстый ствол с торчащими в стороны корявыми сучьями и этот пенёк-обрубок с ушами, сидящий на суку - филин. Если даже я, большой и с ружьём, испугался, то, что же должен чувствовать заяц или еще кто-нибудь помельче.

Я непроизвольно проверил патрон в стволе. Щелчок затвора, не очень громкий в обычных условиях, сейчас отдался эхом от соседних деревьев. Филин всё понял и тут же уважительно удалился.

Мелкие птицы опять уже подали свои голоса. Ничего не поделаешь - весна, пора любви. Все на разные голоса зовут своих подруг и подруги откликаются с деланным равнодушием. Страсть прослушивается во всех голосах и вздохах этого весеннего вечера, даже здесь в этом гнилом и страшном месте.

Любовь и страсть.