Она бросила трубку, а Али Саргонович, нахмурившись, уставился в потолок. Лицо Нины в ореоле золотых волос маячило перед ним, и чудные ее глаза смотрели на Бабаева с укором, напоминая без слов, что есть у него любимая женщина, и значит, нечего искать в чужих постелях. А ведь тут не обойдется братским поцелуем в щечку! – подумалось ему. Напоить эту стерву?… В первый раз получилось, но вдруг сейчас не выйдет… Опять же повторение не к чести разведчика!

Бабаев вздохнул и вытащил мобильник с шифровальным устройством. В Центре откликнулись сразу – один из трех сотрудников, что были с ним на связи в любое время суток. Он никогда их не видел, но различал по голосам: женский, голос молодого мужчины и человека постарше. Сейчас у аппарата была женщина.

– Дабир, – сказал Бабаев.

– Слушаю вас.

– Полагаю, меня ищут люди криминального авторитета Два Кадыка, из арбатской группировки. Сегодня вечером я буду в ресторане «Эль Койот». Пусть они об этом узнают.

– Принято. Нужна поддержка?

– Да. Действовать аккуратно и только в том случае, если вытащат оружие.

– Что-нибудь еще?

– В «Койоте» я буду занят до одиннадцати вечера.

– Попробуем сделать так, чтобы раньше они не появились.

– Благодарю. Конец связи.

Бабаев выключил мобильник, направился к сейфу и извлек оттуда пару жестяных пластин с номером «я 007 аб». С минуту он глядел на них с улыбкой – уж больно номер был хорош! Прямо визитная карточка! Ты кто? Агент 007, Али Бабаев! Надо же, какое совпадение!

Налюбовавшись, он сунул номера под мышку и покинул кабинет. У порога обернулся, поглядел в стеклянные глаза медведя, подмигнул ему и промолвил:

– Барсука буду кушать. Завидуешь, лохматый?

«Эль Койот» был стилизован под мексиканскую таверну: стойка на огромных бочках, сводчатый потолок, небрежно оструганные столы и скамьи, по стенам развешаны лассо, мачете, карабины и прочий бандитский инструмент. Кухня в «Койоте» была экзотической, цены – запредельными, однако посетителей хватало – большей частью юнцов, наследников щедрых родителей, и эскортных девиц в боевой раскраске. Кроме цен и антуража другим приятным элементом оказались официантки в коротких юбочках, кружевных передничках и туфельках на шпильках, столь же аппетитные, как жаркое из барсука и лягушачьи лапки под клюквенным соусом. Шарлотту тут знали и усадили в почетном углу – на деревянном помосте, в нише у стены, за занавеской из стекляруса. Это создавало иллюзию уединения.

За столом их было четверо: Гут, доставивший Бабаева в это злачное местечко, дрянная девчонка Шарлотта, посредник Яша и сам Али Саргонович. Яша – точнее Яков Ширишвили по прозвищу Сникерс – оказался тбилисским евреем, что было Бабаеву приятно: во-первых, без пяти минут земляк, а во-вторых, почти сородич его избирателей. Кушал Яша деликатно, но быстро, и не отставал от Шарлотты, глотавшей овощное и мясное в темпе голодного аллигатора. Пил гоблин в меру; от пульке и текилы отказался, а спросил коньяк «Брежневский» с пятью героическими звездочками. Это пробудило в душе Бабаева ностальгию; тбилисец Яша и портрет генсека на бутылке вернули его к дням счастливой юности. Он даже чокнулся со Сникерсом, назвав его не ашной, а уртаком и кунаком.

Когда тарелки опустели, Яша вытащил лаптоп, раскрыл его и улыбнулся Бабаеву.

– Какие у нас прроблемы? Нет вопрросов, уважаемый, которрых мы не сумели бы ррешить.

По-русски он говорил чисто, и лишь раскатистое «р» напоминало о Тбилиси.

– А что ты можешь, кунак? – спросил Бабаев.

– Все могу. Даже веррнуть невинность вашей даме.

– Ну, удивил!.. – буркнула Шарлотта и пояснила Бабаеву: Это он про рефлорацию. Мелкое чудо современной медицины.

– Без этого обойдемся, – сухо сказал Али Саргонович и принялся расспрашивать Ширишвили о том и об этом. Вскоре он выяснил массу интересного про умельцев, чьи услуги мог предложить Яша Сникерс. Одни занимались благотворительным бизнесом, прописывая в базах данных разнообразных ведомств орденоносцев, ветеранов, инвалидов, узников концлагерей – с обязательным документальным подтверждением. Другие охмуряли настоящих узников, чтобы вчинить от их имени иск немецкой стороне – и не какие-то тысячи евро, а сотни тысяч, за погибших родичей и подневольный труд. Третьи разводили собак особой породы, чья шерсть годилась для пересадки человеку и оволосения самых безнадежных плешей. Специальностью четвертых являлся шоу-бизнес, подделки под «Блестящих», «новых русских бабок», Жасмин, Салтыкову, «Виагру» и прочих обожаемых публикой кумиров. Пятые оказывали ритуальные услуги по захоронению утерянных конечностей, а также пальцев, носов и ушей – даже с установкой памятника. Шестые предлагали двери и жалюзи на окна, стрелявшие слезоточивым газом и ослеплявшие преступный элемент яркой вспышкой света. Седьмые без затей торговали оружием, и было у них все, от пистолета ТТ до вертолета «Апач» и танка «Абрамс».

Так, постепенно, клиент и посредник добрались до дач и квартир, японских машин и итальянских гарнитуров, английских штиблет и костюмов от Кардена. Сделав глоток коньяка, Сникерс потыкал пальцем в клавиши и спросил:

– Желаете поместье на Ррублевке? Трри этажа, шестнадцать комнат, бассейн и две сговоррчивые горрничные… Охррана от ЧОП «Георргий Победоносец». Если пожелаете, с собаками.

– Собаки пусть будут, а горничные ему не нужны, – ревниво заметила Шарлотта. – Зимний сад там есть? Сад мне совершенно необходим, я буду там новый роман писать. – Она бросила на Бабаева томный взгляд и пояснила: – Называется «Мой чеченский принц».

– Я не чеченец, – сказал Али Саргонович, – я татарин, ассириец и немного талды-кейнар. Особняк мне ни к чему, квартиру ищи, уртак. Комнат пять или шесть, и в приличном доме.

– Исторрическое жилье подойдет? Только на эти кварртирки цена особая… – Гоблин лукаво прищурился.

– Что за жилье?

Яша объяснил, что речь идет о домах, где обитали когда-то в Москве и Петербурге гении прошлого, Пушкин, Достоевский, Репин, Блок или, к примеру, творец Периодической системы Менделеев. Выше всего у новых русских ценились квартиры художников и литераторов, особенно с фамильным привидение либо с каким-нибудь проклятьем; ниже шли ученые и знать, всякие князья и графы, так что случалось, что двух корнетов Оболенских меняли на одного Тургенева, давая в придачу еще и Попова, изобретателя радио. Что до мест, связанных с революцией, квартир марксистов, где скрывался Владимир Ильич, то их избегали ввиду нехорошей, даже убийственной ауры.

Бабаев выслушал все это, задумался, потом сказал:

– Такого мне не нужно. Ни к чему поливать медом финик. Выбирай обычный дом.

Официантка, шустрая девица, принесла им кофе. Сникерс покосился на стройные девичьи ножки, причмокнул и ударил по клавишам.

– Элитная новострройка в Трретьем Беррендеевском прроезде, у Садового кольца… Вторрой этаж, семь комнат, ванна джакузи, парркет марркетри, гарраж и частная охррана, опять-таки с собаками.

– Собачка у нас уже есть, зачем нам чужие? – недовольно буркнул Гутытку. В «Эль Койоте» ел он совсем чуть-чуть, не прельщали его ни седло тапира, ни барсучье жаркое, ни хвост анаконды с реки Ориноко, ни прочие изысканные яства. Должно быть, скучал по оленьей печенке.