Восемьсот двадцать семь. 827.

«Это очень важно», – подумал он.

Что важно?

Только теперь ему стало ясно: катастрофа уже произошла. Только что. Двойка склонила голову не потому, что хочет приникнуть к чьей-то груди, а потому, что получила страшный удар в затылок. Потому что она – помеха, преграда. Преграда между семеркой, застывшей в позе дровосека, и восьмеркой в поварском фартуке.

Восемь – два – семь.

Восемьсот двадцать семь.

Стук топора, хруст костей. Холодный взгляд из темноты.

Ужас перед вечностью.

*

…В конце концов остался только стук.

Тук!

Синицын вскочил с кровати. Голова раскалывалась, будто ее и в самом деле отходили острым тяжелым предметом. И сонное чувство безысходности еще не улетучилось.

Тук! Тук!

– Эй, ты живой там?

Он встал, прошел несколько шагов, массируя затылок. Открыл дверь.

– Отсыпаешься?

Это был Гнетов. Трезвый. Бледный. Одну руку он держал за спиной. На влажных волосах остался примятый круг от фуражки.

– Дождь, что ли? – спросил Синицын. Он думал, что сон продолжается.

– Какой еще дождь? – буркнул Гнетов. – Он пригладил волосы, посмотрел на ладонь, вытер ее о брюки. – Можно войти?

Удивленный такой вежливостью, Синицын молча посторонился. Полковник вошел, прикрыл за собой дверь и остался стоять, хмуря брови.

– Я, это… – Он прокашлялся. – В общем, тут начальство к нам пожаловало, ты в курсе, наверное… Так вот, дело одно есть к тебе, капитан…

– Я больше не при делах, – перебил его Синицын. – Я здесь человек посторонний. Меня даже не кормят уже три дня.

– Да эти долбачи все перепутали! Вот, поешь, – Гнетов вынул руку из-за спины и положил на стол сверток, поспешно развернул.

Хлеб, банка печеночного паштета, кольцо краковской колбасы, которая пахла так вкусно, что Синицын сглотнул слюну. Но заботящийся о нем Гнетов являл собой столь невероятное зрелище, что он подумал, будто еще спит. Может, поэтому он отломил кусок колбасы, отщипнул хлеба и принялся жадно жевать.

– Тебя обратно на довольствие поставили. Да и вообще, забудь, что было!

Полковник нервно прошелся по небольшой, скудно обставленной комнате.

– Этот спутник хренов, который мы искали… Короче, там новые параметры пришли по нему. Надо постараться его засечь, Синицын. Дело государственной важности, понимаешь…

Воротник его форменной рубашки тоже мокрый. И под мышками расплывались густые темные пятна пота. «Будто лес валил», – подумал Синицын. В голове вдруг мелькнуло смутное узнавание, какой-то образ из недавнего сна. Мелькнуло и тут же пропало. Сон успел выветриться из памяти.

– Так и засекайте на здоровье! – сказал Синицын. Он мгновенно проглотил колбасу, налил воды из графина, жадно выпил. Жить стало веселее. И уже не хотелось Катерининого борща. Кстати, где он у нее был под фартуком-то? Во фляжке? Или она как-то кастрюлю привязала? Тьфу ты, это же сон! – У вас три смены операторов, засекайте! Я-то при чем?

– Да ты чего, Синицын? – вытаращился Гнетов. – Я тебя не узнаю! Ты ж всегда мечтал о такой охоте! Там – супостатовский шпион-гадюка, здесь – ты за пультом!

– Я уже не за пультом, – решительно сказал Синицын. – Я рапорт подал. Вертолет придет – и до свиданья!

Он не удержался, отломил еще колбасы с хлебом, стал увлеченно есть.

– И куда? С чем? Тебе сейчас орден реальный светит! – сказал Гнетов, сдерживаясь. – И квартира! «Двушка» в Нуреке с видом на памятник Ленину! И майорские погоны, должность хорошая… Все, о чем можно мечтать!

– Я только о вертолете мечтаю. А вы зарабатывайте себе орден, квартиру, должность! – с полным ртом пробурчал Синицын. – Чего от меня надо-то? Оставьте меня в покое!

– Да как ты не поймешь, – Гнетов прижал руки к груди. – Меня из армии попрут, если мы этот спутник не засечем!

– Давно пора! – Синицын снова выпил воды. Теперь он был сыт и хотел только одного – снова лечь спать.

– Под суд отдать грозятся, – жалобно сказал Гнетов. – Помоги мне по-дружески!

Синицын зевнул, направился к кровати, сел. Сетка противно скрипнула.

– Я тебя прошу, Синицын. Как солдат солдата. Не за себя. По-человечески прошу, честное слово. – Гнетов провел растопыренной ладонью по лицу. – Оказывается, наши ракеты летать не могут, потому что эта дрянь там, наверху, зависла… Автоматика ее не видит. Вручную хлопцы пробовали, без толку. Мы все в говне, получается. Не только я, весь комплекс… Шевченко, Зуев, Клебанов. И вся страна в говне…