— Что! — срывающимся голосом закричал он. — Что вы!.. вы себе!.. я!..

И, должно быть, обеспамятел ненадолго: свет закружился, померк, и заново обнаружил себя лежащим на ковре, с мокрой физиономией, в которую Юсуф готовился брызнуть новую порцию холодной воды.

— Не надо...

Сел.

— Ну вот, — сказал Ардашир, обеспокоенно щурясь. — Как вы? Получше?

Кивнул.

И в самом деле было лучше. Случившееся потускнело, отошло вдаль... жизнь, как и прежде, снова стояла перед глазами.

Об опознании Ардашир больше не заговаривал. Да и вообще все сделал сам. Послал людей, чтобы забрали мешок, и больше Джафар о нем не слышал. Ближе к обеду вооружил четырех слуг. Ощетинившись железом, двинулись в имение дихкана Кубая. Ничего хорошего Джафар не ждал. Вздыхал про себя, что нет рядом Шейзара...

Ворота оказались незаперты. Дом — пуст.

Дихкан внезапно выехал.

Ардашир побеспокоил соседей. Однако все только удивлялись и разводили руками: никто из них не знал причины этого спешного выселения.

“Ануша, — повторял про себя Джафар, безвольно качаясь в седле. — Ануша. Бессмертная...”

Пожалуй, в тот раз он почувствовал это впервые. Потом много раз повторялось: когда узнаешь о нежданной смерти, испытываешь ошеломление, горе... И одновременно — острый укол радости. Как будто мучительно бившаяся в силках птица наконец-то вырвалась — и улетела.

Никогда никому не говорил. Но всю жизнь пытался вызнать, всем ли свойственно переживать эту странную, эту горькую радость. Все такие? Или он один?

Столько лет прошло, а стоит вспомнить — и снова щемит сердце.

Ануша.

Бессмертная.

Ардашир так и не вернулся из Багдада: стал учеником и помощником ат-Табари, писал большие труды по истории, не мог оторваться ни от учителя, ни от тамошних библиотек.

Редкие его письма искрились шутками. Джафар звал в Бухару: отвечал, что по быстротечности времени, старческой рассеянности и прогрессирующей глупости его фальшивая ученость достойна разве что Вабкента. Уверял, что, опасаясь поветрий, последние годы вообще не выходит из дома, а если все же решается сделать это, пользуется закрытыми носилками. Из того, что говорилось всерьез, можно было сделать вывод, что Ардашир готовится к смерти — готовится так же деловито и собранно, как живет.

Бумага всегда приносила с собой аромат сирийских благовоний — более угадываемый, нежели существующий на самом деле.

— Шеравкан!

— Что?

— Ты записку не выкинул?

— С чего бы я ее выкинул...

— Дай-ка.

Почему-то эта мысль сразу не пришла в голову. Посмотреть, на какой бумаге... вот опять эта обмолвка — “посмотреть”. Ладно, не посмотреть. Пощупать. Понюхать, в конце концов.

Бумага хорошая... плотная, шелковистая, не то что рыхлая китайская. Самаркандской выделки: на сырье идут льняные тряпки, в массу добавляют клей из шкурок абрикосовых плодов... Ну и что? Какой вывод из этого можно сделать? Хоть и дорогое удовольствие, но все же кто только на такой не пишет.

Поднес к ноздрям, втянул воздух, надеясь что-нибудь учуять: допустим, например, сладковатый запах розового масла подскажет, что, возможно, письмо пришло из Багдада... или что каламом водила женская рука. Чушь, конечно. Ардашир давно умер... женские руки заняты чем-то другим... ничего похожего.

Балами предпочитал отдушку из пчелиного воска... бедный Балами!.. Попросить этого загадочного Санавбара прочесть, что написано? Стоит ли?

— Спрячь, — сказал он после краткого раздумья.

Между тем Санавбар издал какое-то сдавленное кряхтение.

— Шеравкан!

— Ну?

— Это что у тебя?

— Где? — у Шеравкана голос наивного простака, изумленного, что до него кому-то вдруг нашлось дело.

— В кошельке.

— В кошельке-то? А что бывает в кошельке?

— Деньги?

— В кошельке-то?

— Ты что заладил? — возмутился Санавбар. — Третий раз говорю: в кошельке! Деньги, что ли?

— А что в кошельках бывает, уважаемый?

Шеравкан вынул из пальцев Джафара записку, сунул в кошелек и снова привязал к поясу.

— Много? — зачарованно спросил Санавбар.

Тишина.

— Сказать не можешь?

— Что мне говорить?

— Ответить на мой вопрос.

— Какой вопрос?

— Какой слышал. Много денег-то?

— А у вас свой-то кошелек есть, уважаемый? — поинтересовался Шеравкан. — Лучше вам в свой кошелек смотреть...