– [… … …], - глубокомысленно высказался дон Текило и почесал лысинку. Машинально, не чувствуя вкуса, выпил предложенное братом Томасом вино. – И как такое вообще можно было сделать? – все еще не верил вор.

Брат Нобель ревниво нахмурился:

– Интересны технические подробности создания артефактов? А кто, говоришь, тебе наводочку на бесхозную Башню дал?

– Да в гробу видал я эти ваши технические подробности, - проворчал иберрец. – Просто на моей памяти это самый сложный охранный артефакт. Я привык, что подземелья гидры или минотавры охраняют; в кладовые и сокровищницы трехголовых змей напускают, бывает, что и сфинкса посадят… А тут! Надо же… Придумать такое!

Качая в растерянности головой, дон Текило направился к выходу.

– Эй, сыне! – окликнул брат Томас. – Ты, как раскаешься, приходи. В Ордене у нас неплохо. А с оборотнихой лучше не спорь, она кусается.

– И не целуйся! – спохватился брат Тимофей, когда дон Текило уже стоял на верхней ступеньке ведущей из погреба лестницы. – У нее клыки ядовитые!

– Зря вы так, - сурово посмотрел на монахов дон Текило. – Напраслину всякую сочиняете, смеетесь над ней… А она, между прочим, женщина.

– Три ночи полнолуния. А в остальные ночи - она оборотень, - напомнил брат Тимофей.

– А днями - чучело рыси, - подсказал брат Нобель.

– И что? – возмутился дон Текило. – Зато какая экономия на гардеробе! А если подумать – и на визитах соседей! Ее и в самом деле здесь никто не ценит и не понимает… - покачал головой вор и медленно покинул погребок.

– Отец Гильдебран! – показал пальцем на захлопнувшуюся дверь брат Тимофей. – Я не понял, что это такое сейчас было? Не может же человек в здравом уме сочувствовать искусственно созданной личности!

– Человек, может быть, и не может, - мудро рассудил отец Гильдебран. – Но истинный кабальеро – обязательно.

– Чего – «обязательно»? – не понял монах.

– Эх, сыне, - посочувствовал старый монах молодому.
– Нет в тебе благородства ни на ломаный грош, и никогда не будет. А ведь только так и можно узнать истинного благородного дона…

– По тому, как он восхищается дамами? – подсказал слушающий глубокомысленную беседу собратьев брат Нобель.
– И не важно, насколько они реальны, и много ль яду скопилось в их клыках?

– Не будьте столь примитивными! Благородство познается в идеях и убеждениях.

– Убеждения – это иллюзии, - высказался материалистически прагматичный брат Томас.

– Пусть иллюзии! – горячо возразил старик. – Но зато какие реалистические!! Можно утратить фамильное состояние, пропить дедовский меч и проиграть в кости последние штаны – но до тех пор, пока тебя ведет какая-то высшая цель, ты остаешься благородным доном. Да… - вздохнул отец Гильдербран. – А уж когда цель твоей жизни – служение Прекрасной Даме…

Монахи замечтались.

Позавидовали дону Текило.

И с горя выпили.

Поиски Тройного Оракула в Башне заняли гораздо больше времени, чем предполагалось в начале. Приходилось отвлекаться на донну Ядвигу, на не вовремя вмешивающихся с высокоморальными сентенциями монахов Ордена Единорога, на посещение винного погреба… Дон Текило жил весьма плодотворной жизнью.

Благодаря неудачникам, пытавшимся обворовать Башню за двадцать лет отсутствия ее хозяина, некоторая часть ценностей скопилась на нижнем этаже. Сей факт дон Текило обнаружил уже после разговора с братией Ордена Единорога, когда отправился с инспекцией по временном своему пристанищу. Авантюрист тщательно проверил содержимое нескольких дюжин сумок, узелков, свертков, которые Ядвига складировала в чулане после очередной попытки грабежа, но ни одного нефритового крокодильчика не обнаружил. С одной стороны, это можно было считать удачей – у дона Текило еще оставалась возможность выполнить заказ Леокадия. С другой стороны… с другой стороны, если хорошенько разобраться в ситуации, это означало, что Тройной Оракул спрятан не просто хорошо. А очень хорошо. И просто так его не найти.

Неделя ушла у дона Текило на обыск первого этажа. Неделя – на обыск второго…

С взаимозаменяемыми сущностями идеального охранного артефакта оказалось договориться чуть ли не проще всего. В ночи полной луны дон Текило понимал и сочувствовал донне Ядвиге. Когда луна пошла на убыль – почесывал великолепную рысь за ушком, выгуливал в Лесу и позволял охотиться на кроликов. Днем охранный артефакт действительно превращался в чучело, причем иногда – должно быть, влияли какие-то таинственные магические флуктуации - становился невидимым… Короче, если мэтр Виг хотел, чтобы воры стенали и рвали на себе волосы от того, что не могут понять, кто и как сторожит его магическую коллекцию – у него получилось. Обмануть непредсказуемую, взбалмошную, подогреваемую животными инстинктами и управляемую женской логикой магическую сущность пока не представлялось возможным.

Но дон Текило работал над проблемой.

Кстати сказать, готовила Ядвига и впрямь ужасно, но стадию выбора занавесок для гостиной дон Текило пережил с минимальными потерями. Он просто вовремя украл и сжег в камине гардины, на которые будущие занавески предполагалось вешать. Украл бы и гостиную, увы, – монахи хорошо знали свое дело, и стены Башни не воровались, как бы дон Текило не спаивал омистиченных сторожей.

С помощью брата Томаса, охотнее всех прочих монахов выбиравшегося из погреба на белый свет, дон Текило прибил длинными прочными гвоздями всю мебель, которую Ядвиге могло захотеться переставить; нашел гобелены с цветочными мотивами… Долго пытался угадать, на каком из них изображена сирень, на каком – колокольчики, и на всякий случай измазал оба в пыли и саже, чтоб уж было вообще ничего не понятно. А вышивкой, украшавшей платья Ядвиги, дон Текило восхищался совершенно искренне. Узоры действительно были намного лучше основного изделия. Ибо изготавливала свои одежки Ядвига по единому фасону, напоминавшему северо-буренавские рубахи – длинный прямоугольник, точно в центре – квадратная дыра, по бокам, поближе к середине – еще два узких длинных прямоугольника, боковые швы прошить, ворот и подол обметать. Украсить по вкусу.