– Куда?! – удивился Евсеич.

– Мимо, - уточнил Кит.

Евсеич помолчал чуток, похлопал глазами, наконец, догадался – и прямо весь целиком растянулся в улыбке:

– А-а! Благодарствую… Так что с дорожки вам подать, Никита Андреич? Может, осетринки холодной да с ботвиньей?

Кит угукнул – скорее не от голода, а из интереса увидеть необыкновенную рыбу с зеленой ботвой, как у морковки или свеклы. Евсеич в два счета принес большую глиняную миску с какой-то непонятной окрошкой. Это и была ботвинья – квас с рыбой и зеленью, одно из любимых блюд старинного русского народа.

Не успел Кит отведать национальное яство, как появился князь.

– Прошу извинить, Никита, - сказал он с загадочной улыбкой. – Если не затруднит, оторвись ненадолго… Элиз просит тебя… Иными словами, принцесса призывает своего рыцаря.

Кит и усом, которого у него еще не было, не повел. Встал из-за стола и пошел с князем.

– Ты только не обижайся на меня за эти шпильки. – Князь по-дружески ткнул Кита кулаком в плечо. – Я все-таки брат ей. Присматривать должен за младшей сестренкой.

– Понятное дело, - очень даже деловито кивнул Кит.

Княжна была устроена не в своей комнате, а в малой гостиной. Она лежала на диванчике, прикрытая пледом.

– Никита! Кит!

Она так порывисто протянула к нему руки, что Кита опять застопорило. Он замер, задохнулся, вспотел и… что еще-то? Ну да, покраснел, конечно, до самых жутко воспламенившихся ушей… но огнетушители в те времена на стенах еще не висели.

– Садись, садись, она не при смерти, - стал выручать его князь, взяв за плечо и поведя к стулу у дивана.

– Ты видел нашего пап’а… Как он там, на Марсе?

Княжна при Никите слезу не пустила. Видно, отплакалась заранее и больше себе раскисать при своем «рыцаре» и «герое» не позволяла. Негоже было раскисать храброй авиаторше, это точно!.

– Нормально, - опять по-дурацки ответил Кит, а потом рассказал ей то, что уже рассказывал князю, и кое-что добавил, чтобы показать, что старший князь-космонавт держится геройски.

– А что же он там ест, бедный? – вдруг спросила княжна, обескуражив Кита.

– Ну… Морковные галеты, - вспомнил он наконец.

– Не все и нам масленица, - вздохнул младший князь. – Скоро будет и нам великий пост…

Княжна вздохнула глубже и печальнее.

Тут двери распахнулись, и в комнату, грозно шурша платьем, ворвалась София Христиановна.

– Так… что есть это?! Почему надлежащая помощь не есть оказана своевременно? – грозно оценила она положение дел и стала повелевать чисто по-императорски. – Мне живо воды, спиритус и что есть вязать…

– Простите, ваше высочество… - Князь явно хотел возразить что-то.

– Я уже вязать поврежденья войны, - резко пресекла всякое вмешательство будущая императрица. – И моему фатер и господам офицерам. Я знаю, что есть делать. Несите и выйдете все вон.

– Слушаем и повинуемся, ваше высочество. – Князь сломался пополам и из поклона подмигнул Киту, а когда они вышли, сказал со вздохом: – Не каждый в этом мире может похвалиться, что его перевязывала сама Екатерина Великая…

– Жалеешь, что тебя тоже не подстрелили, - уже без всякого стеснения подковырнул Кит князя.

Тот стрельнул взглядом и… и весело, уже совсем по-свойски хлопнул Кита по плечу:

– А ты как думал! Ты, что ли, не жалеешь?

Через полчаса князя было не узнать. Он созвал всю свою боевую команду на самый верх, в обсерваторию, на особое, чрезвычайное собрание. Даже ее высочество смотрело на него теперь с явным почтением. Князь выглядел роскошно. Он был одет в черный военно-морской мундир без погон, сахарно-белую сорочку с блестяще-угольным столбиком галстука, а на голове у него красовалась прямо-таки адмиральская фуражка!

Впрочем, и юный Александр Македонский выглядел не менее роскошно, если не сказать – попросту сногсшибательно. Он тоже был в парадно-боевом «мундире», то есть – в царских боевых доспехах древних времен. На голове у него блестел шлем с двумя алыми метелочками-султанчиками, за что в древние времена и называли Александра Македонского не иначе как «Двурогим», а на поясе у него висел короткий меч в кожаных ножнах, украшенных рубинами.

Посмотреть на все это разношерстное собрание со стороны – смех да и только, детский утренник-маскарад… Однако ж война предстояла не по-детски серьезная, немыслимая, такая война, какую и представить себе невозможно, поэтому древний меч ни у кого смеха не вызывал. И меч мог пригодится в такой войне. На крайний случай, в качестве отвертки.