Эдер молчал.

— Ещё подую! И ещё раз!

Большое облако опилок поднялось в воздух. Пумукль закашлялся.

— На помощь! Я задыхаюсь! — закричал он и стал кашлять ещё сильнее.

Но мастер Эдер даже не оторвал взгляда от своей работы.

Пумукль прекратил кашлять:

— Слушай, я сейчас чуть было не задохнулся. Тебе, выходит, всё равно?

Эдер молчал.

— Ах так, тебе всё равно! — Пумукль подскочил к куче гвоздей. — Мне тоже всё равно, как выглядит твоя мастерская! — и принялся разбрасывать гвозди по комнате.

— Посмотри, какой беспорядок! Беспорядочнее быть не может! — приговаривал он. Вдруг Пумукль остановился.

— Ай-ай! Я уколол ногу! Глупый гвоздь! Ах, я потеряю много крови и умру!

Крови совсем не было, но Пумукль причитал так горько, что и камень сжалился бы над ним. Но мастер Эдер был твёрже камня. Он встал, вышел из мастерской и хлопнул дверью.

Тут Пумукль закричал что было силы:

— Ты не можешь уйти! Я повредил ногу! Ты не можешь взять и уйти!

Но ничего не помогало. Пумуклю было уже не до упрямства. Чуть ли не со слезами на глазах он сел на чурку и тут почувствовал, что внутри у него что-то давит. Не зная, что такое угрызения совести, домовой подумал, что неприятное ощущение внутри вызывает голод.

— О, я голоден! Я не хочу сидеть один в мастерской, когда я голоден! — завопил он и прислушался. Тишина. Он закричал снова:

— Я уже умираю от голода! Скоро буду совсем мёртвым!

Пумукль приложил ухо к двери — дом словно вымер. Тогда он залез на верстак, уселся верхом на тиски и, глядя в ту сторону, где, по обыкновению, стоял мастер Эдер, работая за верстаком, сказал:

— Если я умру, во всём будешь виноват только ты. Придёшь, а Пумукль лежит бледный и худой. Он с трудом откроет глаза и скажет: «Я бы с удовольствием поднял гвозди, но уж очень я стал слаб». И я попытаюсь поднять гвоздь, но рука бессильно упадёт. И ты будешь плакать и плакать по своему Пумуклю.

Ему стало так жаль себя, что крупная слеза скатилась по его носу. Но в глубине души Пумукль и сам понимал, что немного переборщил. Он предпочитал менее печальные истории. Спрыгнув с верстака, домовёнок побежал к двери с криком:

— Хочу есть! Хочу есть! — И тут наткнулся на кучу гвоздей на полу.

— Глупые гвозди! — и, немного подумав, проговорил: — Собрать вас, что ли, глупые гвозди?

Пумукль поднял самый длинный гвоздь и бросил его в один из отделов ящичка. Потом положил туда ещё один длинный гвоздь, мурлыкая при этом:

— Длинные гвозди, глупые гвозди. И ещё один — в ящик. Короткие гвозди, глупые гвозди; ещё один и ещё. Шурупы тоже в ящик. Ещё один шуруп, все шурупы глупые, я тоже глупый, э-э-э. Я хочу есть. Я так хочу есть. — И уже настоящие слёзы стояли у него в глазах, когда он сказал: — Я уберу, я всё уберу, вот ещё средний гвоздик, ещё один…

Через полчаса всё лежало в ящике, рассортированое по отделам. Когда Эдер вернулся после обеденного перерыва в мастерскую, ящик стоял на полу, а Пумукль сидел снова наверху, на трубе, с намазанным мелом лицом, чтобы выглядеть бледнее. Мастер вошёл в комнату и при виде убранных в ящик гвоздей и шурупов не мог сдержать удивлённого возгласа:

— О! Что я вижу! Произошло чудо! — И он оглядел мастерскую. — Пумукль!

Но Пумукль не отвечал. Пусть Эдер немного поищет и обнаружит его потом, совершенно бледного и измученного. Но мастер Эдер хорошо знал своего домового. Он подавил улыбку и проговорил достаточно громко, чтобы Пумукль мог его услышать, где бы он ни прятался:

— Что это я его зову? Ведь ясно, что это не его рук дело. Скорее всего, Фритц снова был здесь и навёл порядок.

— Нет! — возмущённо заорал Пумукль из своего убежища. — Никого здесь не было!

Эдер сделал нарочито удивлённое лицо.

— Ах вот ты где! Что ты там делаешь?

— Я умираю, — домовёнок попробовал придать своему голосу слабость.

— Ты, вероятно, упал в горшок с мукой, раз такой белый.

— Нет-нет, это я такой бледный, — и снова понизил голос, — бледный, как труп. Я ужасно ослаб. Если ты мне сейчас же не принесёшь что-нибудь поесть, я умру. Умру на месте.

— Что ты говоришь? Значит, твоё лицо белое не от муки? И не от мела?

— Ты никогда не слышал, что ли, что лицо бывает белое как мел. От голода.

Мастеру стоило большого труда оставаться серьёзным.

— О, это ужасно. Даже твои руки бледные как мел.

— Они тоже голодны.

— А штаны и рубашка? Тоже хотят есть?

— Конечно! Я весь хочу есть!

— Ну, тогда мы срочно должны что-то предпринять. К счастью, я кое-что для тебя оставил, на тот случай, если ты всё-таки приберёшь гвозди.