Шрифт:
— Меня поразили обстоятельства ареста Понтера Гийома, о которых я впервые узнал из вашей книги. Более всего, конечно, тот факт, что пришедшим его брать полицейским он прокричал: «Я гражданин ГДР и ее офицер — отнеситесь к этому с уважением!» Тем самым Гийом облегчил до минимума задачу следствия по поиску доказательств его вины. Неужели своих нелегалов вы не инструктировали надлежащим образом?
— Это было глубочайшей ошибкой Гийома. В одном из первых писем, которое ему удалось отправить из тюрьмы, он фактически извинился за нее передо мной. Ведь мы, готовя нелегалов, давали им обширнейший и подробнейший инструктаж. В мельчайших деталях разъясняли, как себя вести в случае ареста, первого допроса и так далее. Если бы не тот срыв, то — как позже выяснилось на разбирательствах в комиссиях бундестага — следственным органам ФРГ было бы действительно трудно готовить процесс.
Гийом позже сам искал объяснение своему промаху. Психологические причины его Гюнтер видел в том, что все его мысли в то время сконцентрировались на сыне. А тот, придерживаясь левых взглядов, считал отца чуть ли не предателем социалистической идеи, поскольку в рядах СДПГ Гийом вынужден был играть роль правого социал-демократа. Пьер Гийом, сын, не догадывался, кем на самом деле был его отец, не знал его. Конечно, это мучило отца.
Отсюда и столь неожиданная реакция, нсобдумаїпше слова при аресте: отцу хотелось оправдаться перед сыном.
— Это еще можно понять. Но у меня не укладывается в голове, почему так бесконечно отдалились друг от друга супруги Кристель и Гюнтер Гийомы после того, как столько перенесли вместе, после счастливого освобождения обоих.
— Разлад в семейной жизни Гийомов наметился еще до ареста. Это уже нужно отнести к сфере интимных, личных отношений. Такое случается в жизни людей самых разпых профессий. Почему у разведчиков должно быть иначе? Правда, после ареста Гийомы держались отлично. Ни во время следствия, ни на процессе не дали ни малейшего повода для того, чтобы противная сторона моша поиграть на этих семейных разногласиях. Но вот после освобождения восстановить их отношения было уже невозможно.
— В книге вы пишете о том, что превращение Гийома в «тень канцлера» было в действительности не победой, а поражением вашей службы. Понятно: в результате провала разведчика правым силам в Западной Германии удалось свалить Брандта. Но что же тогда вы считаете своим самым крупным успехом?
— Когда мне задают подобные вопросы, я никогда не называю какого-то одного конкретного дела или одного агента.
— Боитесь обидеть других?
— Не в этом дело. Я, конечно, могу начать перечислять имена работавших на нас людей, которых описываю в книге. Это, конечно, и миллионер Порет, владелец крупнейшей в Германии сети фотомагазинов, и шеф-аналитик западногерманской разведки БНД Габриэла Гаст, ведавшая проблематикой Советского Союза и стран Восточной Европы, и один из лидеров партии свободных демократов, ставший в итоге ее почетным председателем, Вильям Борм...
Но все-таки главное—ив какой-то мере я могу себе это приписать как заслугу — в том, что нам по всем главным направлениям разведки — и прежде всего политической разведки — удалось привлечь к сотрудничеству людей самых разных мировоззрений, самых разных характеров. И получилось это у нас в подавляющем большинстве случаев без нажима, без шантажа, без подкупа.
Разумеется, были агенты, которым мы платили. Я пишу в книге о высокопоставленном чиновнике западногерманской контрразведки Клаусе Куронс. В свое время в соответствии с его ценностью как источника мы дали ему псевдоним Звезда. Он сам вышел на нас. Но, честно говоря, мне и сегодня льстит мысль о том, что он стал сотрудничать с нами не из-за одних только денег. Будучи профи, он в полной мере оценил наш профессионализм. Он выступал свидетелем на моем первом процессе. О контрразведке ФРГ он говорил с сарказмом.
Минувшей осенью, 3 октября — как раз в годовщину объединения Германии,—я встретился в Бонне с бывшими нашими разведчиками. Их собралось человек 20. Среди них был и Клаус Куронь. Он еще был не на свободе, но уже имел право на отпуск из тюрьмы по выходным. Не было другой нашей «звезды» — ценнейшего источника в брюссельской штаб-квартире НАТО Райнера Руппа, известного теперь всем разведчика, носившего псевдоним Топаз. Он еще отбывал наказание в Саарбрюккене. Но пришли его жена с сыном... Конечно, мне было тяжко от того, что люди, за которых я в свое время отвечал, и сейчас испытывают трудности в жизни. Их итог не лучше моего. Но они не ропщут и не каются. Не выступают с обвинениями против меня. Они считают, что служили делу, которого им нечего стыдиться.
— Вы рассказываете в книге об обменах ваших сотрудников и агентов на коллег из западногерманской БНД. Поражает соотношение: если посчитать, то оно составляло иногда чуть ли не один к десяти. К десяти шпионам противника. В чем причина? В том, что вы так ценили своих сотрудников, или в том, что западногерманские джеймсы бонды были настолько плохи?
— И то, и другое. Вот бывший глава контрразведки ФРГ — и короткое время — федеральной разведки Хериберт Хелленбройх часто выступает с тезисом: разведке ГДР было легче, потому что обвинение в шпионаже в Западной Германии влекло за собой менее суровое наказание. И западные спецслужбы, мол, должны были с этим считаться. И потому-де они не могли действовать так активно, как разведка ГДР. Я это категорически отвергаю, потому что фактически все было наоборот. Они не считались ни с чем. Меня иногда удивляли легкомысленность и бессмысленность, с которой БНД направляла к нам своих агентов или вербовала их на территории ГДР. Только для того, скажем, чтобы они стояли перед воротами советских воинских частей и считали, сколько танков из них выезжает. У нас такие смешные экземпляры заслужили ироническое прозвище «маршрутники» — потому что они для выполнения подобных заданий под разными легендами выезжали по определенным маршрутам. У нас таких агентов брали горстями. Или гроздьями, если хотите. Либо о них заранее все было известно, либо срабатывали обычные профилактические меры безопасности. Так что их агентов в наших тюрьмах было значительно больше, чем наших в их местах заключения.
И тут надо отдать должное министру госбезопасности Мильке. С ним у меня было множество конфликтов, но в вопросах обмена он делал все, чтобы спасти наших агентов. И не только наших, но и советских, и чешских, и польских, и болгарских... Был целый ряд круговых комбинаций обмена, ще соотношение могло быть и один к пяти, и даже один к десяти. Так, к примеру, был освобожден сидевший в тюрьме в Южной Африке советский разведчик Кузнецов.
— Один из немецких журналов писал, будто бы из ваших агентов в бундестаге можно было образовать фракцию. А почему бы было ее не создать?