— Да не завывай ты, что ветер в трубе. Коротко расскажи.

— Как это?! — искренне удивился сочинитель. — Но это очень красивая история! О верности и доблести, о злой измене…

Договорить ему опять не дали.

— Что ты знаешь о монастыре? — с нажимом спросил Леха. — Где он, как туда попасть, долго ли идти?

— Об этом в песне ничего нет, — откликнулся растерянный сказитель. — В ней описывается, как полчища врагов осадили эту маленькую обитель, как храбро сражались ее защитники, как в конце концов врагу удалось ворваться в стены монастыря и разрушить святилище. Только пятеро монахов спаслись тайным ходом, и обещали они сохранить жившее там воинское искусство и память о великих знаниях горной обители. «Станет лес молодой старым, но песнь о нем не умрет», — Тиль все же не удержался от цитаты.

— Что? — очень тихо сказал Лешага, чувствуя, как сердце обрывается в его груди.

— Я говорю — песнь не умрет, — испуганно прошептал сказитель.

— О монастыре что ты сказал? Он разрушен?

— Да, лишь пятеро спаслись.

— Ты знаешь их имена? — требовательно спросил Леха.

— Нет, откуда? О них в песне нет ни слова. Что с тобой, доблестный рыцарь? Лешага, что с тобой?

Воин молчал. Нет, он не просто молчал. Тилю вдруг показалось, что все обыденные звуки: потрескивание костра, бормотание раздольников, суматошный крик ночной птицы — вдруг единым потоком устремились в это молчание и стихли, точно растворились, канули в бездну. Вокруг стало очень тихо. Сказитель заерзал на месте, чувствуя себя виновником этого гнетущего затишья. Впервые в жизни язык его прилип к небу. И, как он ни силился, не мог произнести ни слова.

— Что с тобой, Лешага? — подскочил всполошенный Марат.

— Леха, милый, что случилось? — выросшая, словно из-под земли, Лилия прильнула к своему мужчине.

Тот безмолвствовал, лишь процеживал воздух сквозь зубы, как после удара под дых.

— Все нормально, — превозмогая шок, наконец выдавил ученик Старого Бирюка. — Все…

— Ну что ты, я ведь вижу, — дочь старосты поглядела в глаза любимого. Его застывший взгляд был полон боли. Сжавшиеся в булавочную головку зрачки, казалось, смотрели лишь в глубину души воина.

— Сейчас встаем, сворачиваем лагерь и идем, — тихо скомандовал бывший страж.

— Куда? — удивился Марат.

— К Трактиру.

— Но если людожоги выступили два дня назад, они уже там! — не унимался чешуйчатый.

— Когда придет время, я узнаю об этом, — шушуканье меж раздольников усилилось, — у нас еще есть шанс их опередить, крошечный, но есть.

Лешага выговаривал необходимые слова с невероятным трудом.

— В Трактире много людей, умеющих держать оружие, — продолжил он. — И самого оружия много. Надо предупредить обитателей.

— Но если они, — Марат кивнул в сторону реки, — уже там, тогда что?

— Тогда придется отступать. И очень быстро отступать. Но если мы знаем, должны поднять тревогу, иначе мы тоже будем виновны в гибели священного места Дикого Поля. Надо спешить. Меньше разговоров. — Лешага обнял стоявшую рядом девушку. — Мне было бы спокойнее, если бы сейчас ты была дома.

— И мне было бы спокойнее, если бы мы оба были дома, — откликнулась Лилия. — Но у нас нет дома. Не говори мне, что там опасно. Рядом с тобой ни разу не было по-другому.

Леха шел быстро, почти не сбавляя шага на подъемах, лишь изредка останавливаясь на вершинах холмов, оглядеться и подождать отставших. Небо рухнуло и придавило его, как пел на вечернем привале Тиль. Слова эти осколками засели в душе воина и бередили ее, причиняя изнурительную боль.

«Спаслись лишь пятеро. И они разнесли миру учение — прощальную, словно предсмертный стон, песню. Возможно, кто-то из этих пятерых когда-то передал свое искусство учителю Старого Бирюка и Сохатого. Или они жили еще раньше? И то, что досталось мне и Бурому, — лишь тень прежних знаний. Поросшая чертополохом тропинка на месте освященного веками пути».

Сердце отказывалось верить, что Шаолиня больше нет, что все его надежды докопаться до истины, да что там, хотя бы представить, на что похожа эта самая истина, разлетелись, точно скорлупа птичьего яйца под горным камнепадом. «Теперь нет другой мудрости и другого знания, кроме твоих, — крутилось в голове у Лешаги. — Кроме тех, что соберешь ты, по крупинке, по зернышку. Знать бы раньше! О стольком еще надо было расспросить Сохатого. И столькому научиться».

Леха остановился. Очередная вершина лежала под его ногами, открывая наблюдателю роскошный обзор речной низины, поросших лесом берегов и дальних пустошей где-то у самого горизонта, там, за Серой Водой. Следов людожогов не было видно, и бывший страж не знал, радоваться этому или печалиться. Опасение застать извергов в Трактире крепло с каждой минутой. И с каждой минутой все сильнее жгла тревога: не успеть, попасть в засаду, не прийти вовремя на помощь.

Пока его отряду ничто не угрожало. Внизу на уцелевших лодках шли речники с десятком бывших раздольников на борту — не лишняя предосторожность, когда имеешь дело с таким жестоким и свирепым врагом. Леха стал внимательно оглядывать побережье. Черный, единственный изо всей стаи без труда выдерживавший привычный темп Лешаги, уселся рядом, насторожив уши. Чуткий нос его улавливал почти незаметный запах гари. Воин невольно почувствовал беспокойство вожака, но не мог пока понять причины.

Ни зарева пожара на горизонте, ни удушливого низового дыма, какой бывает, когда сами собой воспламеняются торфяные болота, заметно не было. Однако Черный недовольно рычал, ощущая далекую, тихо подкрадывающуюся угрозу. Вокруг ни дыма, ни пламени… Словно не доверяя себе, бывший страж вновь и вновь обшаривал взглядом лес, когда увидел вдали людей.