«Половину рабочих убивают в шахте, а другую — морят голодом». Уцелевшие члены семьи Маэ принадлежали к другой половине. Достаточно взглянуть на пятое поколение шахтерского рода, чтобы увидеть, до какой степени истощили непосильный труд и полуголодное существование жизненную силу корня Маэ.

Старший — Захария, двадцати одного года, «тощий, неуклюжий, с длинным лицом и реденькой бородкой… выглядел малокровным, как и вся семья».

У Катрин — очень хрупкой для своих пятнадцати лет, физически недоразвитой, — мертвенно бледное лицо, уже успевшее увянуть, невыспавшиеся глаза, измученные и скорбные. Все ее слабое тело, «казалось, было полно усталости…»

Одиннадцатилетний Жанлен — «такой маленький», с бесцветным обезьяньим, гримасничающим лицом и чахлым телом, с тонкими руками и ногами, распухшими от золотухи — недетски озлоблен: «его сердило, что он уж очень хилый».

Девятилетняя калека Альзира, кроткая, разумная девочка, конечно, не избежала бы работы в шахте, если бы не горб.

А дальше выстроились шестилетняя Ленора и четырехлетний Анри. Им еще пять-шесть лет ждать, пока их спустят в шахту, но она уже успела взять у них часть жизненной силы.

Жена директора, госпожа Энбо, показывая гостям — господам из Парижа — шахтерский поселок, выступая в роли «проводника по зверинцу» и решаясь заходить только «в самые опрятные дома», заглянула и к Маэ. «Какие славные дети, — сказала приезжая дама при виде Леноры и Анри, в душе находя их ужасными: у них были непомерно большие головы…» Ни один из младших Маэ не избежал воздействия жестоких условий, стиснувших их жизнь и не оставивших возможности естественного, здорового развития.

Портреты представителей пятого поколения, взятые в связи с родословной Маэ, конкретизируют идею бесчеловечной капиталистической эксплуатации, доносят ее во всей физической наглядности и жизненной ощутимости. Но они представляют интерес и для характеристики эволюции некоторых теоретических понятий Эмиля Золя. Проблемы наследственности, к которым Золя сохранял пристальный интерес с начала творческого пути, истолковывая их, однако, в узко биологическом плане, стали привлекать внимание писателя другими своими, весьма существенными сторонами.

Говоря в «Жерминале» о воздействии условий жизни на человека, Золя касается в высшей степени важного вопроса — наследования так называемых приобретенных свойств. Ставя в связь неблагоприятные условия существования, особенности внешней среды и физические изменения, которые накапливаются в жизни ряда поколений и с несомненностью, наконец, проявляются, писатель увидел интересовавшие его проблемы в новом, социальном аспекте.

Шахта Ворё, «распластавшаяся в ложбине, точно хищный зверь», сожравший так много человеческого мяса, что «ему трудно было дышать», — составляла лишь небольшую часть владений каменноугольной Акционерной компании.

Старик Бессмертный рассказывал Этьену: Компания, может быть, и не так богата, как соседняя, в Анзене, но ворочает миллионами. Девятнадцать шахт, из них тринадцать действующих; концессии на земли для разработки в шестидесяти семи коммунах; десять тысяч рабочих; пять тысяч тонн добычи в сутки; железная дорога соединяет все шахты… Владельцы этих богатств находились где-то далеко от «черной страны», в неведомом и недоступном месте; в голосе старика звучал, казалось, «религиозный трепет», словно он говорил о святилище, «где таилось тучное и ненасытное божество; все они приносили ему в жертву свою плоть, но никогда не видели его».

Действительно, главные фигуры Компании в «Жерминале» не появляются; вместо их портретов Золя предпочел дать это широкое обобщение, которое привлекает внимание не к отдельным лицам, но ко всему классу собственников. Когда позднее, во время забастовки, шахтеры пожелают узнать, куда им следует обратиться со своими требованиями, директор Энбо ответит неопределенным жестом: «Вам надо обратиться туда…» В Париж, очевидно. Но делегаты не были уверены. «Раскрывалась какая-то наводящая ужас даль, где в таинственной кумирне восседает на престоле некое неведомое божество. Никогда они его не видели и не увидят, они только чувствовали, как его непостижимая сила давит издали на судьбы десяти тысяч рабочих в Монсу. И когда директор говорил, за ним стояла эта сокрытая от них сила…»

Собственно Компанию представляет в «Жерминале» Леон Грегуар — (совершенно незначительная фигура, самый мелкий из акционеров, получающий соответственно и малую часть доходов. Выбор, сделанный Эмилем Золя, был в данном случае несомненно оправдан; он позволил писателю раскрыть существенные типические явления, беря их в обыденных, устоявшихся формах.

Одна акция, купленная в 1760 году, при основании каменноугольной Компании, прадедом Леона Грегуара за десять тысяч франков, хранимых в чулке, вот уже целое столетие питала семью «без всякой затраты труда». Это семейное «божество» предоставляло Грегуарам «просторное ложе лени…. так велось от отца к сыну». Не одно поколение праздных людей пользовалось все более щедрыми дарами «феи домашнего очага». Капитал, который некогда «робко и с опаской» вложил в акционерное предприятие управляющий Пиоленой, стал при правнуке его давать уже «сказочно быстро» возраставшую прибыль. Стоимость денье (акции) «за сто лет увеличилась в сто раз». Цена акции могла подниматься: Леон Грегуар не спешил продавать ее по высокому курсу; она могла падать — владелец оставался спокоен («Цена поднимется, как бог свят!»). Все Грегуары были проникнуты «несокрушимой верой в копи». Им казалось, что деньги сохраннее будут в земле, откуда их извлекают углекопы — целые поколения изнуренных людей — «понемногу», безостановочно, каждый день.

«Не надо только слишком жадничать», — говорил Леон Грегуар, проживая сорок тысяч франков доходу от денье «без шума», спокойно, благодушно и даже «с чувством благодарности» к неоскудевающему кладу, зарытому в земле (видимо, о том времени, когда денье Г'регуаров набирало цену, рассказывал Катрин старик Бессмертный: в шахте «десятилетние девочки носили уголь на плечах по неогороженным лестницам. Бывало, если какая-нибудь из них срывалась со ступеньки или из корзины падал кусок угля, тогда три или четыре подростка летели вниз головой»). Неисчерпаемость недр земли; неиссякаемое, казалось, терпение людей, трудом которых «честно жил» Леон Грегуар, внушали ему незыблемую уверенность в том, что и впредь денье будет кормить и его и потомство: «Я убежден, что и внуки Сесили будут получать с него деньги на белый хлеб». Новшества в технике разработки угольных залежей, сулившие увеличение дохода, вызывали сомнение у Грегуара; он предпочитал старые, «надежные», «патриархальные» формы эксплуатации, отвергал риск и спекулятивные сделки. «Я живу спокойно; было бы очень глупо с моей стороны забивать себе голову делами и заботами… У нас на жизнь хватит».