Однако накануне вечером Кейт посоветовалась с горничной и решила до конца отстаивать собственную позицию. Она трезво оценивала ситуацию, понимала, что не молодеет, и единственным своим украшением считала пышные золотистые локоны. К тому же она с горечью сознавала, что выглядит очень худой, почти изможденной, и опасалась, что без роскошной копны на голове вряд ли сможет привлечь благосклонное внимание окружающих.

— Ни за что! — категорично отрезала она, стараясь говорить громче, чтобы заглушить рыдания Виктории.

Странно, но отказ вовсе не был для Кейт типичным образцом поведения. На протяжении последних семи лет ей приходилось то и дело вступать в отчаянные схватки с мачехой — например, когда та уволила опытного эконома и возложила на падчерицу обязанность закупать все необходимые продукты; когда прогнала управляющего поместьем и швырнула хозяйственные книги, заставив по ночам заниматься сложными подсчетами. Но при этом Кейт ни разу не отказалась выполнить приказ: покорно приняла счета и гроссбухи, покорно попрощалась с любимой гувернанткой, с надежными горничными, с управляющим и экономом.

По иронии судьбы виной всему, по-видимому, было тщеславие, заставлявшее Кейт брать на себя решение нелегких задач и справляться с любыми, даже самыми сложными, поручениями.

— Не буду стричься, — повторила Кейт с несвойственным ей упрямством.

Месье Бернье всплеснул руками и с ужасающим французским акцентом воскликнул, что с модной стрижкой мадемуазель сразу помолодеет на десять лет, а каждый год для нее — драгоценное приобретение.

Еще один удар по самолюбию.

— Благодарю за ваше мнение, месье, однако менять принятое решение не намерена.

— Ты все, все испортишь! — Казалось, Марианна сходила с ума от разочарования и злости. — Погубишь сестру! Она не сможет выйти замуж и родит ребенка вне брачных уз!

Кейт заметила, что глаза парикмахера изумленно расширились, и посмотрела на него так, как научилась смотреть за семь лет управления поместьем. Взгляд подействовал мгновенно: месье Бернье смущенно заморгал.

— Ничего страшного, мама, — всхлипнула Виктория. — Кейт просто возьмет с собой мои парики. Конечно, в них очень жарко, но несколько дней можно и потерпеть.

— Парики, — ошеломленно повторила Марианна и выпустила в воздух кольцо дыма.

— Их у меня не меньше дюжины: все разных цветов, в тон платьев, — продолжала Виктория. — Если Розали будет каждое утро туго заплетать волосы, а косы закалывать, то парики отлично подойдут. Все решат, что мне нравится регулярно менять внешность.

— Возможно, — согласилась Марианна и снова глубоко затянулась.

— Дам тебе даже самый модный, черкесский, — пообещала Виктория, и Кейт поморщилась. — Что ты, он очень красивый! Такой элегантный, светло-голубой, прекрасно гармонирует с синими и зелеными платьями. А к нему прилагается украшенная драгоценными камнями лента — чтобы крепче держался на голове.

— Вот и славно, — заключила Марианна. — А теперь, дочка, доктора вскроют твою губу, и чтобы больше я вас обеих не видела и не слышала!

Виктория кричала и плакала, однако эскулапам все-таки удалось довести операцию до победного конца.

В итоге Марианна слегла с острым приступом мигрени. Виктория слегла, ослабев от рыданий. Кейт надела на собак поводки и отправилась в деревню — навестить вдову Крэбтри.

Замок Поумрой

— Так что же все-таки случилось со львом? — Гейбриел быстро шагал по двору, направляясь, к дальней стене замка, где расположился домашний зверинец.

— Понятия не имею, — пожал плечами Бервик. — С утра страдает.

— Бедный старик, — вздохнул принц, подойдя к клетке.

Царь зверей беспомощно лежал в углу и тяжело, мучительно дышал. Он появился в замке всего лишь несколько месяцев назад, полный сил и энергии, готовый наброситься на любого, кто утратит осторожность. А сейчас глаза слезились, голова едва держалась. Несчастное животное испытывало жестокие страдания. Если бы это была лошадь…

— Он слишком молод, чтобы умереть. — Бервик словно услышал мысли господина.

— Огастас сказал, что больше года не протянет.

— Герцог хотел сбыть зверинец с рук, потому и преувеличил возраст льва. А на самом деле ему всего-то пять лет. Еще жить и жить.

— А как чувствуют себя остальные? — Гейбриел подошел к клетке слонихи.

Лисса мирно покачивала хоботом. Она вообще отличалась дружелюбным нравом: вот и сейчас приветливо протянула хозяину пучок соломы.