«…Полностью положился на вас и теперь должен отвечать за неудачу в штабе армии», — хотел было сказать майор, по промолчал, дав жестом понять Хельгерту, что слушает его.

— Я считаю, что если вы доверите нам, то мы обязательно выполним ваш приказ и привезём вам фон Зальца.

Другого ответа Тарасенко, собственно говоря, ж не ожидал от Хельгерта.

— Я из вас здесь самый старший по возрасту и больше всех знаю товарища Хельгерта: служил в его батарее, — заговорил Руди Бендер, слегка улыбаясь. — Разумеется, нам следовало бы сделать эту татуировку группы крови, как это принято у эсэсовцев. Мы просто об этом не подумали. Этот вопрос в труппе не обсуждался и потому выпал из поля нашего зрения. Сейчас нет никакого смысла искать виновного в этом упущении. Любой приказ должен быть выполнен, тут не может быть никакого оправдания. Но, мне кажется, в этом деле есть и другой вопрос, более сложный. Нас учили, что в борьбе с врагом подчас могут возникнуть ситуации, которые заранее невозможно предусмотреть никакими указаниями. Нас учили, что порой бывают неизбежными противоречия. В данном случае мы имеем дело именно с таким противоречием…

— Человек, прежде чем действовать, должен решить, как он будет действовать. Новое понять не так-то легко, особенно нам, немцам. Мелкобуржуазная идеология всё ещё сильна в нас. Хельгерт пытался избавиться от неё, Мы, члены Коммунистической партии Германии, за годы работы кое-чего достигли в этом отношении. Хельгерту, конечно, намного тяжелее, чем нам, — сказал Фаренкрог.

— Товарищи, многое из сказанного здесь не подлежит обсуждению, — с убеждённостью заговорил Тарасенко. — Да, мы воюем для того, чтобы уничтожить фашизм, но не дать уничтожить себя. Мы научились нести ответственность за выполнение порученного нам задания, приказа, за участок обороняемой нами земли, за жизнь вверенных нам людей. Однако часто мы ещё не умеем по-настоящему беречь наших людей, забываем о том, что самое дорогое — это человеческая жизнь. Мы научились преодолевать собственный страх. Однако товарищу Хельгерту нужно было больше думать о людях, командовать которыми ему доверили. Он не выполнил отданного ему приказа и тем самым подверг группу излишней опасности. Решая вопрос, как вести себя на допросах, давать или не давать какие-то показания, Хельгерт также в первую очередь должен был подумать о том, не нанесёт ли он этим ущерба нашему общему делу и своим товарищам. — Майор Тарасенко взял в руки карандаш и обвёл кружком город Насельск, а затем уже другим, более мягким голосом продолжал: — Характер у товарища Хельгерта стойкий. Я надеюсь, что он ещё раз обдумает собственное поведение и сделает для себя правильный вывод.

Фриц Хельгерт вспомнил, что однажды его действия уже разбирали в присутствии множества людей. Было это полтора года назад, когда он предстал перед судом офицерской чести, на котором все — кто лестью, а кто угрозами — пытались оказать на него давление, чтобы он отказался от своей неверной жены. Тогда это собрание ни к каким результатам не привело. Хельгерт только был обозлён за такое вмешательство в его личную жизнь и на вермахт, в котором он служил, и на государство.

Сейчас же вместе с ним сидели трое друзей, которые хотели ему, бывшему офицеру вермахта, помочь, трое настоящих друзей: слесарь из Берлина, печатник из Дрездена и майор из Москвы. Все трое — коммунисты.

Главный же вопрос, который мучил Хельгерта, задавал себе он сам: не совершил ли он преступления, давая на допросах хоть и путаные, но всё-таки ответы? Однако он сам не мог точно ответить на этот вопрос.

— Спасибо вам, товарищи, за науку… — проговорил Хельгерт. На лбу его залегла глубокая складка.

— Что нужно предпринять в первую очередь, товарищ командир? — спросил Фаренкрог.

— Как можно скорее вылечить нашего товарища.

— А в чём будет заключаться следующее задание?..

— Группы?

— Нет, которое будет поручено товарищу Хельгерту.

Майор Тарасенко по очереди посмотрел на товарищей, а потом ответил:

— Об этом мы поговорим несколько позже.

В голове у Хельгерта творилось что-то невообразимое: ого мучили самые противоречивые мысли, особенно угнетало недоверие.

«Я добровольно перешёл на сторону Советской Армии, — думал он, — чтобы бороться против фашистов. Мне дали задание, которое я не выполнил и ещё вдобавок потерял двоих людей. Сейчас я сам не знаю, что мне делать. Стоило ли всё это начинать?»

«Завтра будет ровно две недели, как меня засадили сюда», — думала Ильзе Хельгерт.

Впереди себя она видела согнутые спины узников тюрьмы, которые шли в затылок друг другу, но на таком расстоянии, чтобы нельзя было разговаривать. Все они были измучены долгими пытками.

В самом центре тюремного двора стояла надзирательница, гремя огромной связкой ключей. Она зорко следила за тем, чтобы арестованные не переговаривались друг с другом. Время от времени раздавался грубый окрик:

— Держать дистанцию! Шире шаг!

Иногда, правда, удавалось перекинуться беглым взглядом с соседом. Большинство заключённых шли понурив головы. Большая часть арестованных — политические, уголовников совсем мало.

Кругом высокая каменная стена и железные решётки, за которыми томятся люди.

— Держать дистанцию! Быстрее!

«Туфли мои продырявились так, что ноги постоянно мёрзнут. Ещё удивительно, как это тюремные власти разрешают подследственным держать в камере кое-какие свои вещички, которые превратились уже в лохмотья», — тоскливо думала Ильзе.

Вот дверь тюремного двора распахнулась, и круг арестованных, сократив дистанцию, застопорился На какие-то минуты узники оказались неконтролируемыми. В то время как головные подошли к лестнице, задние ещё толпились в коридоре. Некоторые поменялись местами, быстро-быстро зашептались. Крики надзирательницы доносились до них лишь обрывками…

Вдруг кто-то схватил Ильзе за левую руку и, немного оттеснив её в сторону, что-то сунул в руку, совсем-совсем маленькое. Ильзе, глядя прямо перед собой, сделала вид, что ничего не произошло.