Это уже после приезда Каштора в ряду лачуг появились кирпичные дома с крышами, покрытыми незакрепленной черепицей. Когда была построена кузница, местечко расширилось, превратилось в настоящее селение, в котором появились новые жители: каменщики со своими помощниками, плотники с подмастерьями. Точно так же как раньше Лупишсиниу и Баштиау да Роза, нанятые Фадулом, сюда на время приехали мастер Балбину и мастер Гиду Зе Луиш со своей женой Меренсией. Они думали задержаться здесь только на время работы, да так и остались. Балбину был каменщик — мастер своего дела, Гиду — столяр, именно столяр, а не плотник, как он подчеркивал с ноткой тщеславия. Зе Луиш и Меренсия: он — коренастый пьянчужка, она — большущая и высокомерная, — соорудили импровизированную печь, где обжигали черепицу для дома Каштора. Для солидного заказа полковника Робуштиану де Араужу они расширили свою гончарную мастерскую, где использовали только первосортную глину.

Решив обосноваться в Большой Засаде, Меренсия, глава семейства, начала строить каменный дом, чтобы поселиться там с мужем: в соломенной хижине, лежа у печи, Зе Луиш чудом избежал укуса ядовитой змеи жараракусу. У реки, близ Жабьей отмели, были красивые места, но она предпочла строить дом на Ослиной дороге, рядом с навесом Лупишсиниу, подальше от хижин проституток — оплота греха и мерзости. Положение замужней женщины не мешало ей хорошо уживаться со шлюхами, она здоровалась с ними, но что до соседства, то это уже совсем другая вещь — не одного они поля ягоды. А ведь права была Корока, подумал плотник: центральные улицы — для семейных домов, даже на краю света.

Когда Тисау устроил здесь кузню, тут каждый был за себя и Бог за всех, как объяснил Бернарде старый Жерину в постыдную ночь ограбления. Чтобы не превратиться в мрачного, скучного типа, Каштору срочно нужно было менять обычаи и поведение немногочисленных жителей местечка — насадить общность, которая породит неравнодушие. В Большой Засаде Каштор Абдуим принял вызов одиночества с той же бесстрашной улыбкой, с которой лежал на брачном ложе Мадамы, с которой обнажал груди Руфины, с которой душил сеньора барона в былые времена. Казалось, это было давно, а может, только казалось.

Кто больше всех обрадовался приезду Тисау в Большую Засаду, так это Фадул Абдала. Он был так доволен, что в день, когда негр поднял ногу осла Шаруту под радостные крики народа, собравшегося перед заведением, пожертвовал в общий котел бутылку кашасы.

Они познакомились на фазенде полковника Робуштиану: негр подковывал животных, Турок предлагал товары из своей сумки коробейника. Однажды, будучи оба проездом в Такараш, они встретились на оживленной вечеринке с танцами в борделе индианки Алисе. Народу там собралась тьма, внезапно появилась шайка хулиганов, и мирная пирушка, начавшись за здравие, кончилась за упокой — дракой и выстрелами. Им удалось ускользнуть невредимыми, а негр, кроме того что надавал по морде одному из наглецов, еще и отнял у него револьвер. Если кто не умеет пользоваться пушкой, то пусть и не достает ее из-за пояса — можно легко потерять и оружие, и ложную спесь.

Фадул видел в Тисау еще одну гарантию против возможных опасностей, грозивших спокойствию места. Что правда, то правда — Корока в отсутствие хозяина прекрасно приглядывала за магазином, и ни один жагунсо больше не решился напасть на жителей Большой Засады: прежде чем сделать это, мерзавец должен был подумать по меньшей мере два раза. Опасностей стало меньше. Впрочем, в любом случае заведение, которое негр открыл напротив, означало еще одну весомую причину, которая могла охладить пыл разбойников. Торговец и кузнец заключили что-то вроде договора — не уезжать из Большой Засады одновременно: когда одному из них нужно было покинуть местечко, другой оставался там, готовый вмешаться, если случится нечто непредвиденное.

Между ночным и утренним оживлением, возникавшим в связи с приходом и уходом караванов, царила невыносимая скука. Эти мертвые часы два изгнанника заполняли разговорами по душам, делясь воспоминаниями, рассказывая о перипетиях и драках, травили байки. Или просто сидели в тишине: араб чистил кальян, а негр покрывал узорами железные или жестяные штуковины.

Фадулу нравилось, как работает Каштор — грубо и тонко одновременно. Нравилось смотреть, как он превращает бесполезную железяку в подарок для женщины — кольцо или брошку, — делает из старой жестянки полезную посудину для печи или жаровни. Тисау, в свою очередь, был самым благодарным и внимательным слушателем, внимавшим рассказам Турка: фрагментам из Библии, восточным сказкам, изобиловавшим пророками и тетрархами, чудесными волшебниками и восхитительными одалисками с пупком наружу. Вытаращенные глаза, восклицания и смех — так негр реагировал на интриги и сражения, шаг за шагом, внимательно и страстно. Он не упускал ни одной подробности, даже когда уроженец Леванта в особо захватывающие моменты переходил на арабский.

Случалось, какая-нибудь проститутка садилась на землю подле них, чтобы послушать и поболтать, а иногда и не одна — две или три. Тогда Каштор затягивал песню, образовывался хоровод коку, ритм отбивали ладонями:

Женщины подсмеивались над произношением сеу Фаду, но он не обращал внимания и продолжал петь громче всех в хоре — мальчишкой в Ливане он был певчим в деревенской церкви. А если случалось подойти Педру Цыгану со своей гармонью, они умоляли Каштора спеть еще одну песню. Негр знал тьму напевов, танцы тиранаш и лунду и не заставлял себя долго упрашивать:

Густой теплый голос Тисау звучал в зарослях и в печенках слушателей. Зулейка, смуглая и пугливая кокетка, восторженно утверждала, что птицы замолкали на деревьях, чтобы послушать, как он поет. Искусство и чары кузнеца Каштора Абдуима заставляли птиц замолкать, змей — сворачиваться в клубок, сердца людей — покоряться. Веселый негр, выдумщик и чародей, что стало бы без него с Большой Засадой?