Шрифт:
Николай Иванович. Ночь, понимаешь, не спал.
Ира. Поздравляю.
Николай Иванович. Не с чем. Алена спит, оказывается, плохо, чутко. Все мы трое в одной комнате! Условия, понимаешь. Называется отдых! Алена просыпается, пальцем не дает пошевельнуть. Папа, ты храпишь, папа ты храпишь. Как молодой, говорит, поросенок. Слушай, у меня времени две минуты. Они пошли на прогревание гланд.
Ира. Нет, я спала хорошо. Впервые за много лет. Вчера купалась не вылезая! Ты меня видел на пляже? Я приплывала на ваш пляж.
Николай Иванович. Видел, видел.
Ира. Ничего я купальный костюм купила?
Николай Иванович. Так я же спиной сидел.
Ира. Я заметила, ты отворачивался. Слушай, есть здесь абсолютно нечего! Как люди с детьми устраиваются?
Николай Иванович. Ты представляешь состояние Риммы? Для чего же я, спрашивается, сюда командировку выбивал?
Ира. Нет, мне было прекрасно! Ночью я опять купалась. Ждала тебя, ждала… Ключ под ковриком был. Ты не приходил?
Николай Иванович. Нет, я дома лежал.
Ира. Господи, сюда бы Павлика! Эх я, идиотка, могла бы его взять с собой, сонного бы подняла… в чем есть… Быстро бы самое необходимое… Курточку, колготки… Когда за паспортом заезжала… А я его даже в макушку не поцеловала. Побоялась разбудить. Даже не поцеловала.
Николай Иванович. Ты сейчас куда?
Ира. Я в Тихую бухту. Пойдем?
Николай Иванович. Слушай, дай свой ключ часика на полтора.
Ира. Ключ?
Николай Иванович. Для чего я в командировку ехал? Римма тоже человек, ей ничто человеческое не чуждо. Ключ положу обратно под половик.
Ира (отдает ключ). А где мы увидимся?
Николай Иванович. У меня завтра в десять ноль-ноль разговор. Приходи сюда. Если они со мной не придут только. А если они придут, ты не приходи.
Ира. А тогда как?
Николай Иванович. В рабочем порядке утрясется. Ладно, их две минуты прогревания истекли. Эх, Алена болеет, кашляла. Ужас. (Уходит.)
Картина шестая
Вечер на даче. Мы видим, как Фёдоровна, подняв полу все того же ветхого, с дырой под мышкой, халата, обертывает большой ржавый ключ и открывает дверь в комнату Иры. Светлана, взяв Леокадию под руку, готовится войти. В другой руке у Светланы стул.
Фёдоровна. Хорошо, что на двери ключ нашелся. А то вы застыли, я вижу.
Открывает. Светлана вводит Леокадию.
Светлана (вернувшись). Там ей будет потеплее. Ну ладно, Ирка когда приедет, я ей прямо скажу: пока ты там разговлялась, мы обязаны были не простудить детей. Как хочешь.
Фёдоровна. Нет, она скоро не приедет. Павлик-то дюже больной.
Светлана. Вот сегодня я высплюсь наконец. А то ведь я совсем не сплю, днем с детьми не поспишь, ночью больные поднимают… Но как же сегодня тихо! Максим с утра от безделья один слоняется. Вот бы навеки так было! Книжку даже сел читать. Ребенок тихий, чистый. Без драки.
Фёдоровна. А человек, когда он один, с кем ему драться? Взять хотя бы мой пример. Как мне бабушку вашу жалко! Сидит тихая, нерушимая, глаза открытые, а ничего не просит.
Между тем они затаскивают вещички в комнату: раскладушки, матрасы, белье.
Светлана. Ей все подносят, ей не надо просить.
Фёдоровна. Все об сыне тоскует.
Светлана. Лучше бы внуком занялась, пока я тут надрываюсь.
Фёдоровна. А у нее уже носочки затупились. Ей за ним не побегать, она в другую сторону смотрит.
Светлана. А я ее не люблю. Я никогда от нее слова поощрения не слышала. Она все воспринимает как должное. Вот у меня муж был подполковник.
Фёдоровна. Большое, хорошее дело.
Светлана. А вот она была жена генерала, большая барыня.
Фёдоровна. Вот я и чувствую, она ничего не просит. Смотрит, а не просит. Таким людям и услужить радостно.
Светлана. А у нее сына-то больше нет, вот она и успокоилась.
Фёдоровна. Очень она его жалеет.
Светлана. Своих детей любить не проблема, ты чужих детей люби! (Стучит себя кулаком в грудь.)