Зодчий снова взглянул на него.

— Не можете ли вы прочитать мне газель? — вдруг спросил он.

Зульфикар, ожидавший вопросов из математики или геометрии, невольно смутился.

— Могу, — улыбнулся он наконец.

— Ну вот и прочтите.

Зульфикар на минуту задумался и, глядя на небольшие расписные ниши ганчевых стен, начал:

— Прекрасно, — сказал зодчий. — Это Хафиз Ширази.

— У отца, — застенчиво пояснил Зульфикар, — есть сборник избранных стихов Хафиза «Мунтахаби девони Хофиз», я люблю читать его и вот запомнил некоторые…

— Вот вам перо и бумаа. Запишите стихи. Я хочу видеть ваш почерк.

— Сейчас! — Зульфикар записал стихи.

— Хорошо. — Зодчий залюбовался красивым, четким почерком Зульфикара.

— А шейха Саади вы тоже знаете наизусть?

— Знаю.

— И тюркские газели?

— Знаю и тюркские. Тюркский — мой родной язык. Дома мы говорим по-тюркски. Ведь мы родом из Шаша.

— А ну-ка, прочтите.

Зульфикар снова обратил взгляд на расписные ниши:

— Эта газель из «Дивана Лутфи».

— Превосходно!

— Учителем мавляны Лутфи был Шахобиддин Хия-бани. Мавляна служит при дворце и удостоился милостивого покровительства его величества государя.

— Верно, — подтвердил зодчий, глядя в задумчивые глаза Зульфикара. — А скажите-ка, дитя мое, вы видели Мусалло? Кто его строил?

— Как же, видел, устад. Я издавна мечтал увидеть эти три ни с чем не сравнимые медресе. А строил их устад Кавам.

— Молодец! Ну, отпускаю вас. Вот мы и познакомились! Приходите вечерком после захода солнца, а пока прощайте.

Зульфикар поднялся, почтительно поклонился зодчему и вышел во двор.

Низамеддин пошел проводить его до калитки. Во дворе им попалась Бадия, она бросила взгляд на «этого бухарца» и, словно бы не заметив его, прошла мимо. Зульфикар попрощался с Низамеддином и отправился в караван-сарай, где, как он знал, его с нетерпением ждет отец…

Еще не переступив порога, Зульфикар начал рассказ о происшедшем. Особенно удивило отца то, что Наджмеддин Бухари заставил сына читать газели.

— А настоящий экзамен состоится вечером, — пояснил Зульфикар.

Но мастер Нусрат все дивился.

— Наверно, времени не было, поэтому и перенес разговор на вечер, — решил он.

— Я останусь там ночевать, — сообщил Зульфикар.

— Ну, что ж, ладно, — согласился отец.

Как бы то ни было, пусть даже разговор шел только о поэзии, устад не отказал, он согласился испытать Зульфикара, прежде чем взять его к себе. Значит, он требователен и строг. Недаром ученики его пользовались уважением и почетом бухарских зодчих.

Самаркандская и гератская школа зодчества была создана в Хорасане и Мавераннахре устадом Самарканди, устадом Кавамом и устадом Наджмеддином Бухари; постепенно она стала главенствующей и получила окончательное свое развитие в Лахоре, Багдаде, Дамаске, а также в Бухаре, Мешхеде и Хиве. То было время, когда со сказочной быстротой вырастали красивейшие здания — медресе, минареты, — мосты, бани. Правда, богатые горожане, беки и амиры охотнее пускали своих сыновей по военной, нежели духовной, линии, посылая их учиться в военные школы Самарканда, школы Амира Сулеймана Хаша или Амира Бирандыка.

Иные же стремились обучить юношей строительному делу и зодчеству, ибо ремесла эти высоко чтились в народе. Зодчество ставилось даже выше торговли и медицины…

Вечером, когда уже совсем стемнело, Зульфикар надел теплый халат, натянул на ноги сапоги, взял стопку книг и тетрадей и снова отправился к зодчему.

Наджмеддин Бухари встретил его во дворе и первым делом осведомился, предупредил ли Зульфикар отца о том, что заночует здесь. Зульфикар утвердительно кивнул. Устад пригласил Зульфикара отужинать вместе, а после ужина повел его в дальний конец двора и предложил спуститься в какое-то помещение, скорее всего напоминающее погреб, промозглое и сырое. Это оказалась просторная комната, где было очень холодно, земляной пол не застлан ровно ничем — ни кошмы, ни циновки. По-видимому, пол совсем недавно полили водой, так как то здесь, то там поблескивали ломкие тонкие корочки льда. Посреди этой нелепо огромной комнаты торчал большой и круглый то ли пень, то ли чурбан. При свете свечи, тускло мерцавшей в нише, Зульфикар все же сумел разглядеть, что это пень орешины.

Около горящей свечи лежали еще две новые, непочатые. Двери были крепкие, а грязное оконце выходило на пустырь. В углу лежали различные инструменты — измерители вперемешку с плотничьими инструментами и даже деревянная лопата. Пустота, грозящая поглотить человека.

— Вот здесь вы и будете ночевать, а утром поговорим, — сказал зодчий, пристально вглядываясь в лицо Зульфикара. — Если случайно не сможете заснуть или, чего доброго, замерзнете, потяните вот за ту бечеву, зазвенит звоночек, я приду и вызволю вас.