— Ничего не бойтесь, отец, по словам арбакеша, голова змеи размозжена, и нам ничто не угрожает, — обратилась к нему Бадия.

Зодчий вздрогнул.

— Что? Что ты сказала?

— Я говорю, что наши преследователи были разбойниками, а не мирными чабанами. Ну скажите сами, к чему чабанам столько яда, кинжалов, фальшивых бород?

— А может, они преследовали не нас, не нам собирались мстить?

— А если и не нам, если даже другим? Все равно мы не могли этого допустить. Иначе бы зачем Байсункур послал с нами своих охотников? Теперь я верю, что он хотел уберечь нас. Наш враг не Байсункур-мирза, и слова его оказались правдой. А этих двух пригнала сюда их собственная смерть.

— Ты говоришь так, словно ты не дочь зодчего, а дочь палача.

Бадия потупила глаза.

— Пройдут ли когда-нибудь эти черные дни, о великий боже! Каюсь в грехах своих перед тобою, прости нас, владыка, и помилуй, — прошептал зодчий.

— Пройдут и эти черные дни, — вмешалась в разговор Масума-бека. — Говорят же мудрые люди, что если пятнадцать дней в месяце были черными, то следующие пятнадцать будут светлыми. — Уже давно, затаив дыхание, она прислушивалась к разговору, осторожно поддерживая кувшин с шурпой, боясь ее расплескать.

— Если бы они не убили моего брата, разве я стала бы такой жестокой? — заметила Бадия.

— Успокойся, дочка, и помни, что ты у нас одна, ты нам теперь и дочь и сын. Хватит проливать кровь. Все от бога, молись всевышнему, кайся в грехах своих.

Бадия опустила голову и зашептала что-то, и, желая успокоить отца, трижды промолвила: «Каюсь, господи!»

А вокруг тянулись бескрайние пески. Огибая темнобурые холмы, медленно ползут три арбы.

Тишина. Высунув голову из-под полога арбы, Бадия пристально разглядывает все вокруг. Ни души, ни единой птицы в небе. Безжалостно палит солнце, лошади все в мыле, они тянут арбы из последних сил.

— Мургабские кони непригодны для пустыни, — обратился к зодчему Харунбек. — Для песков хороши явмутские, те гораздо выносливее. Вот у них были явмутские кони. Видать, хозяева знали, что придется скакать через пески. Жаль только, они непригодны для арб.

Зодчий и Бадия молча слушали Харунбека.

— Девочка права — этих людей пригнала сюда их собственная смерть, — снова заговорил Харунбек, с сочувствием глядя на зодчего. — Они преследовали нас, искали нашей смерти. Я ра: згадал это сразу. Вас выслали, как человека опасного для двора. И в Бухаре, ради всего святого, будьте осторожны, не вмешивайтесь в политику. Уж если они решились убрать вас, то нужно стать невидимым, ни в коем случае не сыпать соли на их раны. Государи не вечны. А вы живите тихо, пока не взойдет на трон кто-нибудь из царевичей. Каждый новый государь старается на первых порах делать добро, показать всем, что любит, мол, свой народ, готов наобещать людям невесть чего. Только потом приходит и тщеславие, и любовь к пирам, разгулу. И тогда снова наступают черные дни.

— Вы, оказывается, много знаете, во многом разбираетесь, — улыбнулся в ответ зодчий.

— О политике нужно говорить не только с вельможами, но и с арбакешами. Ведь они ездят по белу свету, все видят, все слышат. Я и впрямь много знаю, хоть мне и не довелось учиться в медресе.

— Дай вам бог счастья, — сказал зодчий. — Путешествия делают людей мудрыми…

— Да, путешествия делают людей мудрыми… А вы заметили, как тот, назвавшийся чабаном, расспрашивал, нет ли у вас невестки или дочери? Откуда бы ему знать, что с нами должна быть девушка? Он просто не узнал Бадию в юношеской одежде, но через некоторое

— время, глядишь, и догадался бы.

— И то верно, — согласился зодчий.

— Я ведь за ним наблюдал. Он все озирался, все искал глазами кого-то. Они наперед знали, сколько нас должно быть здесь.

— Да что вы все об одном и том же, — вмешалась Масума-бека. — У меня сердце замирает от страха, так и кажется, что нас нагоняют их дружки.

— Не бойтесь, мама! У государя и без нас дел хватает. Если он и узнает, что этих нет в живых, жалеть о них он не станет. Кому нужны храбрецы, которые не сумели справиться с такими мирными ягнятами, как мы. Поверьте, никто не пожалеет о них. И преследовать нас больше некому!

Масума-бека шептала молитвы, просила аллаха защитить их от бед.

— Смотрите, смотрите, варан! — вдруг закричала Бадия.

И действительно, на бархане застыл огромный варан. Но лишь только Гаввас Мухаммад, безмолвно сидевший на арбе, уставился на варана, тот начал беспокойно озираться по сторонам. Через минуту снова послышался голосок Бадии:

— Глядите, глядите, песчаная змея!

Все снова высунули головы и поглядели на змею, стремительно ползущую по песку. Казалось, она плывет по воде. Заврак грозно потряс в воздухе камчой, крикнул. Но змея продолжала ползти, не обращая ни на кого внимания.

— До чего же гордая, — сказала Бадия Завраку, — даже не удостоила обернуться, чтобы поклониться господину Нишапури!

Заврак рассмеялся. Впервые за весь сегодняшний день прозвучал смех. И все с облегчением вздохнули. Заврак Нишапури был скор на язык и умел мастерски отражать любые насмешки.

— Весьма бескорыстная змея и умная к тому же. Когда змея не кланяется, по крайней мере хоть знаешь, что это настоящая змея. А как красиво ползет и как грациозна…

— Уж не околдовала ли она вас, что-то больно вы ее расхваливаете, — сказала Бадия.