— Машенька, милая, — шептал он вроде бы в беспамятстве. — Родная моя девочка… — И прочее в таком духе. Клялся в любви, особо упирал на свои годичные страдания, госпиталь припомнил, и все выходило у него так складно, что сумел-таки довести меня до слез. И его было жалко, и себя, и то, что год этот мы прожили врозь. И хоть я подозревала, что все страдания Сашки носили скорее денежный характер, но в тот момент поняла совершенно очевидную вещь: я люблю его и тут уж, как говорится, ничего не поделаешь.

— Сашенька, — пролепетала я, устроив голову на его груди, Багров соизволил очнуться, заметил мои слезы, испугался и стал утешать.

— Какие ты мне слова говорил, — вздохнула я, сама себе завидуя.

— Да? — удивился Сашка. — Вообще-то я слова не больно жалую, видно, это болезнь на меня так влияет.

Сашка продолжил утешение, но слов, которые произносил в беспамятстве, повторить не пожелал, вызвав во мне некоторую досаду. Однако ближе к утру заявил, что любит, и я осталась этим довольна, уснула в состоянии полного блаженства и проспала до полудня.

Без десяти минут двенадцать я открыла глаза и обнаружила себя в постели в неприятном одиночестве. Вскочила, побегала по квартире и окончательно убедилась, что Сашки нигде нет.

Верить в то, что после ночных признаний он опять подло бросил меня, очень не хотелось, но каюсь, такая мысль незамедлительно возникла, и я совсем было собралась зареветь, но вместо этого разбила две тарелки, убрала осколки, выпила чашку кофе, рюмку коньяка, погрозила кулаком и громко заявила:

— Багров, я тебя убью!

Немного успокоившись, я привела себя в порядок, оделась и поехала на работу. По дороге слушала радио, злилась и пыталась придумать для Багрова достойную кару.

Вот тут он как раз и появился, то есть то, что это Сашка, я поняла не сразу. Свернула в переулок, и вдруг, Бог знает откуда, выскочила “шестерка”, отрезая от меня чахлый поток машин, точнее, машина была одна, но повела себя в высшей степени странно. Вместо того чтобы, приоткрыв окно, матерно обругать водителя “шестерки” и подождать, когда он пере — а станет вести себя как придурок, следовавшая за мной видавшая виды “девятка” резко затормозила, из ее салона выскочили трое ребят и принялись палить по “шестерке”. Я в это время, приткнувшись к тротуару метрах в тридцати от них, смелела, открыв рот, и честно пыталась понять, что это такое творится.

Тут дверь “шестерки” распахнулась, на асфальт вывалился Багров, на четвереньках достиг моей машины и рявкнул: “Гони!” Дважды повторять ему не пришлось. Кажется, типы с “девятки” еще стреляли, но я так громко стучала зубами, что утверждать это наверняка не могу.

— Куда? — догадалась спросить я, вылетая на проспект.

— Переулками, в сторону речного вокзала, там затеряемся, — ответил он, убирая в наплечную кобуру пистолет, который держал в руке.

Выглядел Сашка чрезвычайно серьезно и деловито. Был собран, подтянут и сейчас походил не на Штирлица, а на моего любимого Стивена Сигала, только без косички. Поглядывал в окна, хмурился, и чувствовалась в нем большая решимость сражаться со всем миром. Про себя я знала точно: не только решимости, но и просто такого желания у меня нет, оттого на Сашку смотрела с тоской и даже с отчаянием.

— Сашенька, что ж это такое? — спускаясь к речному вокзалу, смогла спросить я.

— Плохи дела, Машка, — став еще суровее, ответил он.

— Да? — Что еще сказать, я не знала и продолжала таращить глаза.

— Машину где-нибудь укроем и махнем на катере, — заявил Багров.

— Куда? — растерялась я. — Махнем то есть?

— Куда угодно. Лишь бы из города. Сейчас здесь опасно.

Катер отходил через пять минут. Мы едва успели устроиться на палубе, как последовала команда, и белоснежный красавец не спеша поплыл вдоль берега.

— Красота, — вертя головой по сторонам, заявил Сашка с глубоким вздохом.

— Да… — согласилась я, сграбастала его руку, на всякий случай придвигаясь к нему поближе.

Вскоре мы высадились на каком-то островке, узнав, что назад катер пойдет через полтора часа. Желающих поробин-зонничать в тот день больше не было, и мы, судя по всему, остались в абсолютном одиночестве. Прошлись песчаной тропинкой между кустов и вскоре очутились на пляже. Сашка снял куртку, расстелил ее для меня и сам расположился по соседству. Кобура под мышкой вызывала некоторое беспокойство, я поглядела на нее, поерзала и попросила:

— Сашка, дай посмотреть пистолет.

— Это не игрушка, — сурово ответил он.

— Ну чего ты? — обиделась я. — Я оружие только в кино видела, интересно же.

Сашка неодобрительно покачал головой, но пистолет достал и протянул мне, а я могла с изумлением констатировать его подозрительную легкость, но умничать не стала, поскольку оружие в руках держала впервые в жизни.

Тут кое-что привлекло мое внимание.

На рукоятке пистолета была табличка с гравировкой “Багрову А.С. за мужество и доблесть. Комбриг Колун”. Я моргнула, посмотрела на Сашку и сказала: