Бунин в прозе лирик, в творчестве Шмелева развилась и победила строгая мораль.

У Шмелева свой счет к писателям-эмигрантам, эмигрантская литература должна быть совестливой и ответственной: в России «истекают кровью и слезами кровавыми…» [562] . Все более в нем проявлялся интерес к СССР, возрастало сострадание народу-победителю. В 1947 году астрологи предсказали Сталину скорую смерть, и Шмелев с надеждой обращался к небесам: когда же? может, «уже при дверях» (Мф., 24:33)? 8 января 1948 года прошел слух о том, что Сталин умер. Неужели «сдох»? [563] В начале марта 1948 года вдруг подумалось: может, Сталина уже нет, а есть некая эманация? Первые инсульты у Сталина, действительно, способствовали возобновлению террора в 1946-м и в 1947-м. Шмелев в письме к своей благодетельнице Шарлотте Максимилиановне Барейсс от 8 мая 1947 года выказывал нетерпение:

До него дошли сведения о том, что в СССР — голод. Он узнал об августовском постановлении 1946 года о журналах «Звезда» И «Ленинград» — о разгроме Анны Ахматовой и Михаила Зощенко, узнал об идеологической линии Жданова. До парижской эмиграции дошли сведения об арестах эмигрантов в Праге и на Балканах — в зонах, занятых советскими войсками. Шмелев — бескомпромиссный антисоветчик. Он язвителен по отношению к просоветской газете «Русские новости», а там публиковались рассказы из «Темных аллей».

Его ненависть к Сталину росла на фоне роста лояльности к СССР среди эмигрантов в последние месяцы войны и в начале послевоенного периода. Просоветские настроения подкреплялись надеждами на демократический путь послевоенной России, возникало желание принять участие в восстановлении страны.

Сначала в советское посольство пригласили митрополита Евлогия, который прибыл на прием в автомобиле посла. Потом, 12 февраля 1945 года, советское посольство посетили некоторые русские эмигранты во главе с В. А. Маклаковым, послом в Париже с 1917-го по 1924 год. Во время визита произошел обмен речами, говорили тосты за Красную Армию, за Сталина. Маклаков был символом русского либерализма, и он заявил о прекращении борьбы с советской властью, хотя и заметил, что это вовсе не означает признания ее правоты. Прием породил в эмигрантской среде бурю.

Поползли слухи о том, что собрался уехать в СССР Бунин. Сенсацией осени 1945 года среди эмигрантов стал завтрак Бунина у А. Е. Богомолова, советского посла во Франции. В разговоре с послом Бунин сказал о своем уважении к стране, разгромившей фашистов, благодарил за приглашение вернуться в СССР, одобрительно отозвался относительно возвращения в СССР Куприна. Так об этом визите впоследствии вспоминал советский посол [565] . Шмелев негодовал: «Этот — лизал тарелки по полпредствам, считал себя „никому и ничем неподсудным“; он — вне оценок, при-Нобель <…>», то есть Нобелевский лауреат, написавший «Темные аллеи»; и далее: «Верченье Б<унина> вокруг „полпредства“ знающие объясняют невероятной трусостью Б<унина>. Он испугался, что теперь, с победой, комм<уни>сты буд<ут> хозяевами Фр<анции>. И — забежал. Перестраховывался» [566] . Вокруг Бунина со стороны Советов развернулась игра. Осенью 1945 года советское издательство «Художественная литература» даже начало подготовку к публикации двадцатипятилистного тома его произведений. В конечном итоге тревоги Бунина о составе сборника стали поводом к прекращению издания. У всей этой истории была своя экспозиция: 2 мая 1941 года Бунин писал из Грасса А. Толстому о том, что находится в ужасном положении, Толстой 18 июня 1941 года отправил Сталину письмо, в котором просил разрешить Бунину вернуться в СССР или помочь ему материально.

21 июня 1946 года вышел спецвыпуск ЦК Союза советских патриотов, в котором был напечатан Указ Президиума Верховного Совета СССР от 14 июня 1946 года о восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской Империи, а также утративших советское гражданство и проживающих на территории Франции лиц. Этот указ распространялся как на служивших в Белой армии, так и на эмигрантов в целом. По свидетельству Веры Николаевны Буниной, в семьях эмигрантов «произошел раскол», волновались по поводу отъезда [567] . В августе того же года Бунины встречались с Константином Симоновым, который старался убедить писателя вернуться на родину. Симонов Буниным понравился своей искренностью. Но вот запись Веры Николаевны о визите Симонова и его супруги Валентины Серовой:

Буниных удручали просоветские настроения эмиграции: «Очень тяжело. Безотрадно. Бессмысленно» [569] . Бунин, как и Шмелев, остро воспринимал информацию о репрессиях, что, например, следовало из его обращенных к Симонову вопросов о судьбе Пильняка, Мейерхольда и др.

После войны Георгий Адамович начал сотрудничать с просоветскими «Русскими новостями», в которых он выступил с эссе «Конец разговора» (1945). 22 июня 1941 года для него стало концом русской эмиграции, поскольку войну он воспринял как общерусское дело. Но он оправдывал Сталина, признавал коммунизм, он писал о том, что в СССР нет эксплуатации человека и не надо говорить о пролитой крови, что ненависть к СССР — постыдная болтовня. Эти настроения отразилось в его адресованной французскому читателю книге «L’ autre patrie» (1947). Против просоветских настроений Адамовича выступил другой недруг Шмелева — Георгий Иванов. В статье «Конец Адамовича» — она появилась в «Возрождении» в 1950 году, в год смерти Шмелева — Иванов обрушился на литературную критику Адамовича, писал о безответственности и вкусовщине его оценок: