В наиболее концентрированном виде эти замыслы отразились в попытках кружка организовать изучение польского, белорусского, литовского, финского и грузинского языков. Еще в 1812 г. Калайдович начал сбор белорусских слов, позже этим же занялся Григорович. В 1823 г. по поручению Румянцева изучением литовского языка занялся Лобойко, а два года спустя граф обратился к евангелическому пастору в Гданьске X. К. Мронговиусу с предложением начать на его средства исследования оригинального кашубского наречия, которое Мронговиус ошибочно считал более близким к русскому, чем польскому языку.

Сбор языкового материала входил и в число задач экспедиции Шегрена и Берха. В 1823 г. для сочинения о литовском языке и народе по желанию Румянцева собирали материалы во время своего путешествия по Литве Лобойко и Лелевель. Их разыскания даже вышли за рамки изучения языка. Они составили анкету, содержавшую широкий круг вопросов не только о языке, но и по этнографии, истории и топографии Литвы, Белоруссии и Польши. Анкета была разослана в Митавской, Виленской и Гродненской губерниях. Результаты этого анкетирования Лобойко предполагал послать Румянцеву и Доленге-Ходаковскому [113] .

По замыслу Румянцева весь собранный в результате таких обследований языковый материал мог оказаться основой серии словарей, преимущественно толковых, с параллельным переводом на русский, латинский и один из западноевропейских языков. В 1824 г. при его финансовой поддержке финский ученый Г. Рейнваль опубликовал на латинском языке «Финский лексикон», включавший несколько тысяч слов [114] , а за несколько лет до этого Шегрен — свое исследование о финском языке, где был затронут вопрос и о финских словах русского происхождения [115] . В труде Рейнваля Румянцев надеялся найти «истолкования многих древних слов, которые вкрались в наш язык». В 1825 г. через Румянцева Лобойко вел переговоры об издании двух словарей жмудского языка, составленных К. Незабитаускасом и Д. Пошкой: первый включал слова современного разговорного языка с их переводом на польский, а второй представлял собой перевод жмудских слов на русский, польский и латинский языки. Тогда же с помощью Малиновского граф согласился издать словарь грузинского языка с его переводом на русский и латинский языки. Он готовился в течение 12 лет коллежским асессором Н. Д. Чубиковым по образцу известного латинско-русского лексикона Розанова [116] .

Языковые интересы самого Румянцева оказались чрезвычайно широкими. Его увлекала зародившаяся в России еще в XVIII в. идея сравнительного изучения языков, в том числе и древних. В 1816 г., например, граф приобрел за 1200 руб. рукопись словаря сирийского языка, составленного профессором Иенского университета Г. В. Лорсбахом. Словарь содержал и объяснения правописания слов, включая географические названия, упоминавшиеся в арабских источниках средневековья.

Вел переговоры Румянцев и с известным русским индологом Г. С. Лебедевым об издании подготовленных им словарей санскритского языка. Наконец, несколько лет по заданию графа Дестунис и Сферин готовили русско-греческий лексикон. По неизвестной причине этот словарь не увидел света; в настоящее время отсутствуют сведения и о месте хранения его рукописи. Однако сохранился отзыв А. К. Разумовского на этот труд. Из него следует, что Дестунис и Сферин подготовили наиболее полный из существовавших до этого русско-греческих словарей, взяв за образец лексикон Эрнестия, привлекая и другие немецкие, французские, латинские словари. Слова в нем везде пояснялись примерами из греческих авторов [117] .

Успехи членов кружка в сборе археологического, языкового и других материалов по сравнению с археографическими разысканиями оказались более скромными. Эти новые направления научных поисков в начале XIX в. еще только завоевывали право на существование. Деятельность кружка здесь в большей степени проявилась в постановке задач, решить которые удалось тогда лишь частично. Но именно в этом заключалось новаторство сотрудников Румянцева, сумевших увидеть большие возможности для изучения прошлого в нетрадиционных для начала XIX в. исторических источниках.

Характеризуя в целом разыскания кружка, следует отметить, что в организационном плане по своим масштабам и результатам они намного превзошли все, что было в России до этого, создав тот фундамент исторического материала, на основании которого стало возможно уже тогда и позже подготовить целый ряд документальных публикаций исторических сочинений и исследований в области специальных исторических дисциплин, существенно «освежить» традиционную источниковую базу. Сосредоточив преимущественное внимание на разыскании и сборе нарративного, актового, археологического материала, сотрудники Румянцева не обошли своим вниманием и памятники, возникшие в народной среде (фольклор, устные предания). Вместо с тем совершенно очевидна и ограниченность разысканий кружка, связанная, видимо, с ограниченностью исторических представлений его членов. В их поле зрения находились прежде всего памятники политической истории и истории культуры (в том числе народной). Источники же по истории классовой борьбы находились вне интересов сотрудников Румянцева. Исключением является только Бантыш-Каменский, который еще в XVIII в. собрал интересную коллекцию документов о восстании Е. И. Пугачева. Точно так же не интересовали кружок и материалы по истории России после XVII в.: для сотрудников графа русская история оканчивалась этим временем. XVIII столетие с его великими преобразованиями, классовыми битвами, мрачными политическими коллизиями самодержавия оставалось запретным временем. В этом смысле в своих разысканиях члены кружка были даже далеко позади русских историков XVIII в., не говоря уже о декабристах и А. С. Пушкине.

В своей знаменитой речи на заседании Общества истории и древностей российских в 1823 г. Строев, говоря об успехах русской исторической науки, отмечал, что члены Румянцевского кружка за время своей деятельности издали «не менее рукописей, сколько их было выдано с 1767 года». В этой безусловно преувеличенной оценке справедливо выделено одно из главных направлений научного творчества кружка — публикация исторических источников. Круг изданий кружка оказался очень разнообразным. Продолжая традиции своих предшественников — ученых XVIII в., — сотрудники Румянцева занимались публикацией актового материала, летописей, законодательных памятников, памятников фольклора, языка, литературы, дипломатических документов, иностранных источников. «И древность юную мы видим пред собою», — так писал поэт П. И. Шаликов, имея в виду эти издания кружка.

Среди таких публикаций по масштабу и научному значению на первом месте стоит серия изданий актового материала, и прежде всего «Собрание государственных грамот и договоров» [118] . Актовые источники стали широко известны исследователям еще в XVIII в., когда сначала Н. И. Новиковым в «Древней российской Вивлиофике», а затем М. М. Щербатовым в «Российской истории» были впервые изданы древнерусские грамоты. С тех пор в исторических исследованиях они заняли место одного из самых важных источников.