Танька проявила понятливость. Уселась на диване, уставилась в угол, потосковала, сказала с тяжким вздохом:

— Да. Невесело.

— Куда уж веселее, — разозлилась я, садясь рядом.

— Обидно, — кивнула подружка, — баксов черт-те сколько, а ведь не попользуешься…

— Молчи уж лучше.

— На меня-то чего злиться? — Танька опять вздохнула. — Что, Аркашка денег не дает?

— Не дает. Говорит, сынок по миру пустил.

— Врет.

— Конечно.

— Это он тебя выдерживает, мол, затоскует Ладушка без денег и ко мне вернется.

— Еще чего… Я Димку люблю.

— Да я знаю, знаю… А я вчера у Петрушина на даче была. У художника. Я тебе про него рассказывала?

— Рассказывала, — проворчала я.

— Уехал он в Германию…

— Скатертью дорога…

— А дачу, значит, мне оставил. То есть на время, конечно, покуда не вернется. Присматривать… ну и попользоваться…

— У тебя что, дачи нет?

— Такой, может, и нет. В подвале за шкафом стена отодвигается, веришь? И там помещение, большое. А из него еще ход, подземный. Метров пять, выходишь за огородом. Скажи — класс?

— Глупость какая, — покачала я головой. — Подземный ход дурацкий, на что он тебе?

— Ну… — туманно как-то сказала Танька. — Интересно. Дом старый. Вадим, то есть художник-то, говорит, что здесь молельня была, какие-то сектанты собирались, вот и нарыли. Врет, поди… А все равно занятно… Хочешь взглянуть?

— Не хочу, — хмуро ответила я.

— Настроение плохое, — кивнула Танька, — я понимаю. Аркашка подлец, и, по справедливости, его бы наказать надо.

— Надо, — усмехнулась я.

— Для Аркашки самое большое наказание — бабок лишиться.

— Лишился он бабок, и что? Нам-то от этого радости мало, коли даже попользоваться не можем.

— Моральное удовлетворение, — пожала Танька плечами. — Опять же, время придет — попользуемся.

Я подозрительно покосилась на нее. Танька помолчала немного, мечтательно глядя в угол, и сказала:

— Я как этот подвал увидела, так всю ночь не спала. Все думала, до чего ж место идеальное.

— О господи, — вздохнула я. — Для чего идеальное, картошку хранить?

— Не-а. Вот, к примеру, мы бы решили кого-нибудь похитить с целью выкупа. Лучшего места, где человека держать, просто не придумаешь. Искать будут, не найдут.

— И кого ты похищать собралась? — усмехнулась я. — Аркашу?

— Да кто ж за него копейку даст, только перекрестятся… — Танька малость помолчала, а потом заявила, глядя на меня с ласковой улыбкой:

— Вот ежели бы тебя украли, помилуй нас, господи, то папуля, как ни крути, раскошелится. Не может он забыть твоих прелестей, тоскует…

Я кашлянула и сказала недоверчиво:

— Чего ты городишь? Кто меня украдет, и на кой черт?

— А мы и украдем, то есть похитим. С целью выкупа. У меня и план есть.

— Ты, Танька, дура, прости господи. Да нам башку оторвут.

— Ну, по сию пору не оторвали, может, и доживем до старости… Скучно, Ладушка, и подлеца Аркашку наказать бы стоило…

— Танька, — укоризненно сказала я, — похищение с целью выкупа — самое опасное преступление. В том смысле, что на каждом этапе завалиться проще простого…

— Так мы ж не дуры какие… Прикинь. Ты отбываешь на дачу и сидишь там тихохонько. Ночью вполне можешь на улицу выйти, воздухом подышать. Замок на двери висеть будет, а ты потайным ходом. А днем в подвале посидишь, наберешь книжек побольше. Ты ж читать любишь…

— Да не в этом дело, — поморщилась я. — Требование о выкупе как-то надо передать. Твой голос узнают, а брать в дело третьего — опасно.

— А и не надо никакого третьего. Письмецо напишем старым анонимным способом: вырежем буковки из газетки и на бумажку наклеим. Ты, кстати, и займешься, делать тебе в подвале все равно нечего.

— Глупость несусветная… Ну ладно. Допустим, письмо составили, и Аркаша заплатить решил. Деньги надо как-то получить. Аркаша за копейку удавится. Значит, за деньгами приглядывать будут, и мы, две умницы, сгорим во время передачи.

— Еще чего, — фыркнула Танька, — может, Аркаша и не дурак, но и мы не вчера на свет родились. Поставим условие, что деньги передаю я.

— Допустим. Но за тобой следить будут.

— А мне что? Лишь бы им в радость. К нашей помойке мусорка подъезжает ровно в восемь.