Совершенно неожиданно началось довольно сильное нажатие льда. Торос заколебался, и послышался сильный шуршащий звук. Мы опустили бинокли и взглянули вниз. Линии разлома змеились у самого тороса. Громадные пластины льда громоздились на край неподвижного льда, медленно ползли, вздымаясь все выше, а потом ломались, с шумом падая вниз. Над рухнувшей льдиной ползла новая полоса льда. Нажатие иногда на несколько мгновений прекращалось и возникало вновь. У подножья тороса скапливались громадные глыбы льда, подталкиваемые сзади. Они вздымались по склону, становились вертикально и с глухим грохотом валились назад, крошась в куски, нагромождаясь в беспорядочные кучи льда. Торос, служивший нам убежищем, от ударов льда колебался и дрожал, как в лихорадке. Собаки, ощущая, как видно, состояние льда, начали беспокоиться. Лежавшие встали, и потом все они, задрав морды, стали выть в два десятка собачьих глоток.

Минут 10—15 лед жало, — правда, нажатие было очень спокойным, потом оно прекратилось, — торос успокоился, собаки улеглись. Подождав еще минут двадцать, мы отправились дальше, в поисках нерп.

Это было спокойное торошение, и его можно было наблюдать без большого риска. Но бывают торошения, когда лед взламывается и нагромождается в громадные труды с молниеносной быстротой. Ровное дотоле поле льда испытывает от сжатия как бы судорогу, и по нему идет волна, и, как видно, в более слабом месте вздутие лопается, как гигантский мыльный пузырь, и куски льда разваливаются на обе стороны. Этот первый момент производит впечатление взрыва, а потом лед быстро вздыбливается, и гряда движется вперед в направлении сжатия, до тех пор, пока оно не прекратится.

Там, где берег отвесно падает в воду и последняя глубока, торошение происходит на самом берегу, нагромождая иногда торосы до 10—20 метров в высоту.

Непосредственно после торошения ледяная гряда представляет собою ряд куч ледяных обломков, ничем не связанных между собой. За зиму снег забивает все промежутки между глыбами льда, закрывает весь лед, и тогда гряда походит на группу спокойных снежных холмов, появившихся в результате мятели. Ходить по этим холмам надо очень осторожно: не везде в трещинах и провалах снег уплотняется настолько, чтобы выдержать тяжесть человека. Иногда он остается пушистым и нежным, только с поверхности закрывая провал. В таком случае пешеход может себя серьезно искалечить.

По весне, когда под действием солнца снег начинает таять, пресная вода постепенно пропитывает снег и потом замерзает в монолитную с морским льдом массу. Летом лед взломает. Гряда торосов разделится на куски различной величины. Некоторые из них будут плавать, напоминая айсберги, хотя в этом районе Чукотского моря айсберги, в полном значении слова, наблюдать, насколько нам известно, никому не доводилось.

Осень на зимовке заполнена работой так же, как и всякое время года. Но осенние работы особенно ответственны. От них в значительной степени зависит благополучное проведение зимы.

Эти работы состоят прежде всего из ремонта жилых и складочных помещений, подготовки их к зиме. Каждую осень, заблаговременно, мы тщательно осматривали наши жилые дома: проверяли конопатку, ремонтировали окна, чтобы не оставлять щелей для снега; поверх черного потолка насыпалась земля, — чем толще сделаешь накат на потолок, тем теплее будет зимой в комнате. Подновлялись, засыпались новой землей завалины. Вставляли недостающие стекла, а когда не стало стекла, заменили его фанерой. Ее не просто прибивали, а врезали так же, как стекло, и обмазывали замазкой, иначе окно в междурамьи забьет снегом. Особенно тщательно осматривались и ремонтировались двери — наружные и внутренние. Ремонтировались печи, генерально чистились трубы, дымоходы.

Пока у нас был уголь, мы с осени подтаскивали его в угольные ямы, находившиеся в тамбурах жилых домов, чтобы с наступлением сурового пуржливого времени не приходилось в непогоду ходить за топливом. Склады тоже требовали много внимания. Они были, как уже было сказано раньше, неудовлетворительны. С осени мы стремились зачинить все прорехи, затыкали каждую дырку, чтобы преградить доступ внутрь всепроникающему снегу.

По самой поздней воде мы извлекали наш «флот» на сушу и подготовляли его к зиме. Моторы (стационарный и подвесной) разбирались, смазывались, прятались; суда же мы располагали так, чтобы их не могло занести снегом.

Перед ледоставом на факторию по воде тянулись туземцы, главным образом с южного побережья, так как с севера, кругом восточного берега, не всегда возможно попасть водой. Туземцы приходили торговать. Осенняя торговля заключалась в снабжении туземцев товарами в кредит на три — четыре месяца. Это вызывалось предстоящей распутицей, потому что время ледостава в отношении проходимости самое плохое и на плаву нельзя двигаться, — лед уже мешает легкой посуде, а на нарте по тонкому льду двигаться опасно. Тундра еще голая, снега нет, и на полозьях по камням далеко не уедешь. Кроме того, осенние месяцы и для туземцев являются месяцами подготовки к зиме.

Туземцы весной, приблизительно с середины мая, покидают свои зимние жилища и переселяются в палатки. Обычно они разбивают полотняные палатки на галечниковых косах. Делают это они для того, чтобы освободить зимние жилища на лето. В зимнем жилье они выставляют окна, широко открывают дверь, разбирают тамбур, если он сделан из дерна; а если это каркас для обкладывания снегом, то просто широко раскрывают дверь. За зиму, при нечистоплотном образе жизни туземцев, при постоянном оперировании с мясом, жиром, при освещении ворванью, все помещение настолько пропитывается грязью, копотью и вонью, что нуждается в радикальном очищении. Никакой дезинфекции туземцы устроить, конечно, не могли. Воздух, ветер и солнце являются в полярных условиях самым лучшим дезинфектором, и открытое настежь помещение в течение 3—4 месяцев как следует проветривается, запахи улетучиваются, жир, накопившийся там, уносится дождевой водой. Только копоть остается.