– Да, была создана комиссия, главный инженер строительства давал объяснения, как это все произошло.

– Виновных наказали?

– Собственно, виновных не было, то есть ничего конкретно установить не удалось. Несчастный случай, такое бывает. Может быть, взрывчатку неправильно хранили, как-то не так складировали. Я в этом не особенно разбираюсь. Завал, образовавшийся после взрыва, пытались расчистить, но… техника тогда требовалась на строительстве железной дороги, и рабочих рук не хватало.

– И тела пленных до сих пор остаются под завалами?

– Сейчас там ведутся работы. Если останки будут найдены, их захоронят на городском кладбище. Хотя вряд ли там что осталось. Взрыв был очень мощный, да и столько времени прошло… Через несколько месяцев в монастыре уже была тюрьма.

– А это место просто огородили забором, – подсказала Женька.

– Да, все так и было. Несколько раз собирались разобрать завал, но… Только теперь, когда монастырь передали епархии…

– А фамилии солдат, охранявших пленных, имеются? – спросила я.

– Да, конечно. Вон та шинель принадлежала одному из них, Рогожину Семену Ильичу. Его потомки до сих пор живут в Рождествене.

– Так он был из этих мест?

– Вот этого не скажу.

– Послушайте, – не выдержала Женька. – Неужели ни у кого до сих пор не возникло вопроса: а был ли этот взрыв случайным?

– Что вы имеете в виду? – не поняла Ирина и тут же нахмурилась. – Что вы… местные жители относились к пленным с большой теплотой. Конечно, в первое время они их чурались, но потом даже подкармливали. И немцы помогали местным чем могли, в деревне же остались только старики, женщины и дети, без мужских рук, сами понимаете… помогали что-то починить, подправить. Я уже говорила, пленные свободно передвигались в пределах деревни, местные к ним быстро привыкли. Возможно, не все относились к ним по-дружески, но никаких инцидентов не было. Сохранилось несколько писем военнопленных к своим родственникам, так вот о жителях деревни они отзывались с благодарностью.

– Ага, сплошной праздник, а потом ба-бах – и двадцать пять человек отдали богу душу, – пробормотала Женька.

– Вот, кстати, фамилии солдат охраны. По воспоминаниям, у них с пленными были отношения едва ли не дружеские.

– Не сомневаюсь, – вновь буркнула Женька, я тем временем изучала список фамилий. Восемь человек в алфавитном порядке: Авдеев, Григорьин, Коноплев, Петренко, Плещеев, Рогожин, Снитков, Яшутин.

Конечно, я первым делом обратила внимание на фамилию Петренко. Петренко Степан Иванович. Только имя, фамилия и отчество. Но они полностью совпадали с фамилией, именем и отчеством отца Кошкиной, так что я была уверена, это он и есть. Еще три фамилии привлекли мое внимание.

– Какая фамилия у наших сестер? – спросила я Женьку, хотя сама прекрасно помнила.

– Коноплевы, – сказала она, а я ткнула пальцем в нужную строку. – А некто Рогожин сегодня спешно покинул деревню, узнав о несчастье в монастыре.

– И Наташа, – тихо произнесла Женька. – Это о ней сестры сегодня говорили. Она внучка Петра Плещеева.

– Вот и Плещеев, – кивнула я. – Петр Кузьмич.

– Ничего себе, – покачала Женька головой и замолчала, не находя нужных слов. Ирина топталась рядом, не понимая, о чем мы говорим, через минуту она спросила, нужна ли нам еще помощь, и поторопилась уйти. А мы с Женькой продолжали таращиться на пожелтевшие фотографии.

– Вот тебе и невинно убиенные, – вздохнула Женька. – Вот и тайна, которую так тщательно оберегают местные. Грохнули двадцать пять человек в одно прекрасное апрельское утро, а теперь зубами клацают.

Я не была уверена в том, что все так просто, и нахмурилась, размышляя:

– Допустим, они их убили. Хотя… ну скажи на милость, с какой стати?

– Ты что, не слышала? С войны из деревенских никто не вернулся. Отцы, мужья, братья, сыновья. Сколько их было? И все сгинули. А здесь эти живут. Может, тяжело живут, в плену, но живут. Это была месть, которую поспешили списать на несчастный случай. Храм не жалко, его и так разбирали, а пленных… их в первую зиму перемерло столько же, двумя десятками больше, двумя меньше.

– Все это ясно, но… прошло несколько лет. Я понимаю, если бы это случилось сразу, но четыре года – большой срок, раны затягиваются, к тому же мы, слава богу, никогда особой злопамятностью не отличались. Тут должно быть что-то такое… Опять же, зачем сюда Кошкина приезжала? И что нашла в бумагах отца?

– Смотри, что получается, – горячилась Женька. – Погибли только немцы, охрана, скорее всего, была предупреждена, то есть папаша Кошкиной знал о злодействе. И возможно, оставил что-то вроде воспоминаний.

– И из-за них Кошкину убили? – вздохнула я.

– Да, как-то нескладно получается. Допустим, он назвал фамилии убийц, но их, скорее всего, уже нет в живых, да и срок давности…

– Опять же, ей незачем было приезжать сюда. Желала полюбоваться на дело рук папаши? Довольно сомнительно. Я могу понять местных, слава убийц им ни к чему, вот они о тех временах и предпочитают молчать. Однако по-прежнему не ясна роль Кошкиной. И все той же Натальи. Кто звонил из монастыря, зачем звонил? Полная неразбериха.