– Ромка твой не приедет, так сколько же нам еще у соседей ночевать?

– Вдруг Патрикеев не согласится?

– Согласится. Пойду на мировую.

Женька вышла из машины, я на всякий случай последовала за ней. При нашем приближении слушатели заметно напряглись, и только художник продолжал ораторствовать с прежним пылом.

– За свои права надо бороться, – донеслось до нас.

– Ага, – кивнула Надежда Николаевна. – Вот сейчас самое время, – и покосилась на Патрикеева. Тот при виде Женьки испуганно поежился.

– Дядя Миша, – задушевно начала подруга, – извините, что я с вами утром грубо разговаривала. И про магазин напрасно сказала, что вам там делать? Идемте домой, все спокойно обсудим…

– Иди, Миша, иди, – подтолкнула его в плечо Надежда Николаевна. – По хорошему-то всегда лучше. Не убьют же тебя.

Зря она это сказала, судя по физиономии дяди Миши, такого развития событий он не исключал.

– Так я это… без претензий… оставила дом племяннице и оставила. Хозяин, как известно, барин.

– Я с совершенно добрыми намерениями, – заверила Женька.

– Иди уже, – еще раз подтолкнула его Надежда Николаевна. – Может, чего и решите. Деваться-то тебе некуда.

Напутствуемый таким образом, дядя Миша подхватил рюкзак и с опаской побрел к машине.

– Магазин в деревне есть? – спросила его Женька.

– Есть, как не быть.

– Поехали туда. Купим бутылку, отпразднуем счастливую встречу.

Упоминание о бутылке отнюдь не успокоило Патрикеева, подозреваю, он решил, что на уме у нас недоброе. Но в машину все-таки сел и, как проехать к магазину, указал. Женька отправила его за бутылкой, дав денег, вернулся он несколько повеселевшим.

Дома мы быстро собрали на стол, дядя Миша был тут же, от предложения умыться с дороги отказался и внимательно наблюдал за нашими действиями. Наконец сели обедать, выпили за знакомство, дядя Миша закусил и малость приободрился. Далее дело пошло веселее. Пил он из стопочки, но подливал себе часто и через полчаса уже пребывал в легкой эйфории. Называл меня Анфисушкой, а Женьку племянницей и утверждал, что счастлив с нами познакомиться. Решив, что времени до того момента, когда он свалится под стол, осталось немного, мы поторопились с вопросами.

– Где вы были все это время? – спросила подруга.

– В соседнем районе. Дом строил у одного богатея. Не дом, а домище. Ух, красота получилась, а не дом. Весь резной, точно терем. У меня, между прочим, руки золотые. Ага. И пью я вполне умеренно. Когда работаю. Да я б и из этого дома дворец сделал. Если бы не братец ее, змей библейский. С таким разве уживешься? Уж я и так, и сяк… какое там. Если мужик совсем не пьет, это же ненормально. Хорошему-то человеку чего не выпить? А если не пьет, значит, в нем какая-то червоточина сидит. Как пить дать.

– Точно, – поддакнула Женька. – Сегодня с нами ты не пьешь, а завтра Родину продашь.

– Вот-вот, и я говорю. Мысли в голове не те, оттого он и таился, а хорошему человеку…

– Дядя Миша, вы с Дарьей Кузьминичной давно развелись? – вмешалась я, стараясь направить разговор в нужное русло.

– Да уж, считай, три года. Это все брат ее. Хотя, конечно, была и моя вина, – вздохнул он и добавил, стыдясь: – Загулял я малость.

– Запил, что ли? – влезла Женька.

– Ну, и запил… Соседка там, где я работал, была такая… – Он покрутил в воздухе рукой, а мы с Женькой глаза закатили, дядька, оказывается, не промах. – Ну, я и прельстился. А кто-то Дарье донес. Она сразу на развод. А я что? Ладно, думаю, не хочешь жить со мной, так разводись, да и не было никакой жизни из-за брата. Если бы не он, разве ж я бы загулял? Да никогда. Я ведь понимаю, женщины, они верности хотят, чтоб, значит… – Тут он еще выпил и посмотрел на нас с удивлением, будто впервые увидел.

– И вы согласились на развод, – подсказала я.

– Согласился, ага. Я, сказать по правде, к тому времени уже у Нюси месяца два жил. Хорошая женщина, и, главное, никаких тебе братьев.

– А что теперь с Нюсей? – проявила интерес Женька.

– Сын у нее вернулся. Сидел сын-то… и вот, свалился на голову, прости господи. Хуже Дашкиного брата, такой мерзавец. Все из дома тащит. Инструмент мой и тот пропил. А куда мне без инструмента? – Мы сочувственно покивали. – В общем, дал я Дарье развод, отказался, так сказать, от всего имущества, супружнице все оставив, и вот сижу теперь у разбитого корыта. Кто ж знал, что брат-то ее помрет скоро? По виду и не скажешь, что мужик хлипкий, никакой тяжелой работы сроду не знал, сидел себе, бумажки перекладывал, и надо же, помер совсем молодым.

Я полезла с очередным вопросом:

– Значит, ваши отношения с братом Дарьи Кузьминичны не сложились?

– Как они могли сложиться, если он на голову-то слабый? Даром что ученый, а голова как таз худой. Поговорить с ним было не о чем, опять же, не пьет. И Дарья с ним точно с малым дитем носится. Шуметь не моги, телевизор включить тоже, брату, видишь ли, мешаешь. А что он такого делал, чтоб ему мешать?

– Действительно, – оживилась я. – А что он делал?

– Так ничего, – развел дядя Миша руками. – Сидел у себя в кабинете с какими-то бумагами. Дарья говорила, изобретает чего-то. Только ничего путного все равно не придумал. Одна блажь. Мне сказывали, что он все к учительнице местной таскался, я-то надеялся, может, женится он, к ней уйдет. Она хоть и старше его была, но еще ничего себе женщина. А он с ней, оказывается, разговоры разговаривал. И все записывал. А то в район уедет… Всю пенсию на дорогу проматывал.