Подворье-то не бедное, а она тряпки не даёт! Жадина-говядина.

— Ноготок, Сухан — бабу наземь. Пасть заткнуть. Чем-чем — шапка у тебя на голове. Ноги, руки, голову держать.

Бабёнка подёргалась сперва. Потом… в русской литературе используется термин «сомлела». Часто — с обоснованием причины этого «сомлевания»: от жары, от ласки, от испуга… Здесь — последний вариант. А какие ещё варианты есть у селянки, которую держат намертво два здоровых мужика, а дёрганый подросток в косынке идёт к ней, доставая ножик? А как? Швы на рубахе я руками порвать не могу — сил не хватает. Вот так и пришлось — подол её в зубы, рукой натянуть и ножичком по шву нитку надрезать. Дальше-то уже легче пошло. Рукава-то я оставил, а само полотно, что перед рубахи, что спинку — снял и на части порезал.

Потерпи, Акимушка, чуток. Я тебя, как дочку свою маленькую, мокрыми холодными компрессами обложу. И вот по шее, чтоб мозги не сворачивались, и в паху, чтоб кровь малость остудить, и в подмышки. Да отпустите её мужики! Пусть топает. Жадина. Но не говядина. Скорее — телятина. Судя по форме бюста — ещё не доилась. В смысле — детей не выкармливала. Возможно, и не рожала. Интересно бы проверить. Не сейчас. Сейчас смена компрессов.

Бабёнка, негромко подвывая, забилась в угол и пыталась закрыться руками в оставленных рукавах. Закрыть все свои «срамные места», что по твёрдому убеждению истинного христианина, составляет всё женское тело. Я — не христианин, поэтому думаю прямо противоположное.

Тело было ничего. Талия наблюдается, соответственно, имеется линия бедра. Можно даже сказать — правильная линия. И живот, знаете ли, не висит… Стоп. Так дело не пойдёт. Моё дело сейчас — Аким Янович. Чтоб он был здоровенький.

— Ты, хозяйка, воды горячей надо. Живо!

Баба заскулила сильнее и ещё старательнее попыталась закрыться остатками одежды, плотнее забиться в стенку.

— Дура! Платок сними и обмотайся. Никому сейчас твои прелести не интересны.

Это я зря. Вой поднялся на десяток децибел. Постоянно забываю, что здесь снять повойник для женщины хуже, чем снять платье. «Вы можете делать с женщиной всё что угодно. Только не портите ей причёску». Это из инструкций для «ходоков» уже из двадцатого века.

— Ноготок, обдери вон ту занавеску, заверни в неё дуру и отведи на поварню. Мне надо горячей воды — Акиму повязки размочить и сменить.

Как же всё тут… коряво. Антибиотиков — нет, антисептиков — нет. Как в моей России — простую марганцовку фиг найдёшь. «Ах-ах, она используется при производстве героина». А я здесь причём? Я же не использую. Вот и сажайте, кто использует. Или разучились своё дело делать? Или это уже не ваше дело? Я, как дурак, плачу налоги, перехожу в положенном, выключаю за собой и не вхожу без стука. И мне же — всякие «палки в колёса». И во все другие места. А чем желудок прополоскать при лёгком пищевом отравлении? Или ещё где продезинфицировать? После спонтанного и случайного кое-чего? Хорошо, что они не знают, что на основе йода обыкновенного очень миленькие взрыватели делаются. Тепловые. Ой… Болтун ты, Ванька… Сейчас и это запретят. А, плевать — где 12 век, а где — 21.

Нет, здесь — ещё хуже. Даже нормального перевязочного материала — нет. И — надолго. Вплоть до очередного «Золотого века» Российской империи, вершины патриотизма и героизма. И дальше. Дикость. «Решили корпию щипать» — это из «Гусарской баллады». Исконно-посконное женское занятие — щипать полотно на нитки кусочками — нормальной-то ваты нету. «Героически проливая свою кровь…». Конечно «проливая» — дырку-то заткнуть нечем. Ещё и Пржевальского в самом конце 19 века так же обслуживали.

Стук-грюк, в двери влетает запыхавшийся Николай.

— Нету батюшки. Заняты оне. Псалтырь читают. Над посадником. Преставился болезный, обмывают уже. А потом к тысяцкому на двор пойдёт. А потом назад — к посаднице. А в городе, говорят, ещё четверо. То ли — уже преставились, то ли — вскоре. Потом там намолачивать будет.

И чего делать? Человек без покаяния умереть не может. Точнее — может, но будет сильно грустить об этом все последние минуты своей жизни. И за что такие проблемы славному сотнику смоленских стрелков Акиму Яновичу Рябине? Будто он пьянь какая подзаборная.

Не «за что», а «почему» — по причине его присутствия вблизи Ивашки-попадашки. У которого такие изощрённые схемы всякого чего, что нормальный русский городок остался почти полностью без верхушки, и даже исповедь принять — вдоволь попов не найти.

— Значится так, Аким Янович, попа нет. Или ты ждёшь, когда местный иерей всех остальных об-иереет. У них преимущество по факту прописки — местные они. Попы-то с их пожертвований живут. Либо исповедуешься мирянину. Сухану или мне. Или — ну его нафиг, и давай жить и о смерти не думать.