Маразматическая мысль об ограниченности моих возможностей в части исполнения ритуального плача при погребальном обряде, несколько ослабила внутренне напряжение. А то уже и «зубы звенеть» начинают. Дальше — обморок. Нафиг-нафиг.

Короче — я фактически пустил Акиму кровь. Не по правилам: ланцетом, из вены, в чашку. Но у него и так течёт из ладоней! Просто засохшие струпья пошевелить. Наверное, с четверть литра вытекло в воду. Может, больше. Только потом я стал заново травки прикладывать и мази намазывать. Остановил кровь. Потом замотал. Как мне Юлька заматывала — я столько раз это видел… И прочувствовал — поневоле запомнишь.

Поднял глаза, а он на меня смотрит. Живой! Дал напиться, слабенький он — сразу потом прошибает. Укрыл, подоткнул, мало что в лобик на ночь не поцеловал. Как дитё малое.

— Ваня. Иване. Ты меня с того света вытянул? А?

— Гос-с-споди! Аким, я что, сын божий, чтобы мёртвых воскрешать? Помогли.

— К-кто?

— Ангелы небесные. Шешнадцать штук. Восемь твоих да восемь моих. Вокруг стояли, душу твою за шкуру держали. Ты уж больше не умирай пока. А то такую кодлу в другой раз собирать… Занятые же люди. Ты теперь отдыхай. Поспи немного. Вот ещё пития глоточек. И — спи.

Избушку проветрили, грязное выбросили да вылили. Сухана напротив деда у другой стены спать уложил. Зомби, он, конечно, мертвяк, но — живой. А третью ночь без сна даже для мёртвого… «Вечный покой» начинает восприниматься как недостижимое удовольствие. Себе за печку овчинку бросил, лампадку задул, улёгся. Ещё часика три поспать есть.

Ага. Только улёгся — шорох. Кто-то рядом постель раскладывает. Хозяйка вдоль боку устраиваться. Неужто ей сегодняшних приключений мало? Или — только разохотилась?

«Летит, летит степная кобылица.

И мнёт ковыль».

Мадам, я сейчас на роль дикорастущего бурьяна малопригоден, не надо меня… мять.

— Ты чего?

— М-м-м… Можно я рядом лягу? А то мне спать негде.

— Как это негде? Полное подворье пустого места.

— Не. Боязно. Мужики говорили: как все заснут — они ещё на мне покатаются. Тот-то толстый, которого ты с меня сдёрнул, здорово озлился. Ты-то его наказал, а он теперь на мне отыграется. Боязно.

— А со мной не боязно?

— Ты — маленький. Ежели и будешь чего, то… полегче.

Ну хоть кому-то моя мелкость — в радость. «Ежели и будешь чего…». Хм… Вот только мне сейчас этого «чего» не хватало.

— Ладно. Спи давай.

Вроде развернулась носом к стенке, вроде спит. Тихо. Шорох повторяющийся. Это Сухан сопит. Посапывает. А вот это — Аким. Дыхание неглубокое, но спокойное. Душно. И проветрил же избу, а мало. Маслом горелым пахнет. Интересно, а что они для заправки лампадки используют? По идее — лампаду перед иконами нужно заправлять елеем. У евреев на этот счёт чётко определено: семь светильников из чистого золота заправить чистым елеем. Он же — оливковое масло, он же — масло деревянное. «Деревянное» поскольку делается из плодов — «с древа снятых», а не из семян, стеблей или листьев.

Оливковое масло, как и целый ряд других (пальмовое, кокосовое…), полученных из мякоти масличных плодов, относится к числу невысыхающих масел. Эти масла состоят, по большой части, из триглицеридов насыщенных жирных кислот, которые под действием температуры и кислорода воздуха не полимеризуются и не образуют смолистых веществ. Все остальные — полимеризуются, забивают поры фитиля, образуют на его поверхности нагар. Огонёк слабнет, коптит и воняет.

Вот как у меня тут. Но бывает и хуже — бараний жир, например. А здесь, похоже, льняное масло. Которым можно смазать некоторую часть моего мужского тела. Чтобы легко и гладко совместить её с соответствующей частью соседнего женского. «Сухая ложка — рот дерёт» — русская народная мудрость. Возможно, иносказательная. Семантически зашифрованная. «Эзопов язык». И «ложка» здесь совсем не ложка. И «рот»… Хотя, может, и рот…

Пора, ой как пора! Провести всесторонний сексуально-семантический анализ русских пословиц и поговорок! Это у примитивных древних греков — просто баснописец Эзоп. А у нас не только руки растут, а даже и язык — «эжопов». Да и язык ли?

Ванька! Уймись. Ты же устал, ты три ночи не спал, два последних дня бегал как подорванный. Тебя два раза чуть не убили, по городку от тебя трупов от 3 до 8, Аким вон еле дышит… Спи, утром ещё делов будет.

Не спится. Не могу я спать с женщиной. Нет, в смысле — наоборот… В смысле… А, ладно… Водички, что ли попить? Вышел во двор, на звёзды посмотрел. Ничего нового — те же, что и вчера. Вон Большая Медведица висит. Не ушла никуда. Наверное, медведя своего дожидается. Наверное — тоже большого. Воды попил. Вода холодная, чистая, без примесей. Не пиво. Мда… «Тому, кто следует своей предначертанной судьбе — господь помогает. Остальных — тащит за ворот». Пойдём-ка, Ванёк, потащимся. Лучше уж самому, чем когда ГБ за шиворот волочить будет. Вернулся в избу, два дыхания слышу, а третьего, её — нет. Это судьба — даже и будить не надо. Шмотки свои возле постели скинул, над ней наклонился, шёпотом на ухо:

— Сними с себя всё.

И пошёл в темноте лампадку искать. Как-то не ожидал я от себя такого глубокого интереса к наполнителям осветительных приборов из числа церковной утвари. «Полувысыхающие масла»… У меня, правда, не фитиль — нагара не будет. И копоть… вряд ли.

Дед… дышит нормально, жара нет. Сухан проснулся, послушал, как я по дому в темноте хожу, и снова заснул. Ни фига не видно. Только на ощупь. А на ощупь — она уже. В смысле: в одежде и в классической позиции. Точная имитация «исполнения супружеского долга». Вплоть до мелочей: в полном «не настроении». Как там сегодня этот мужик говорил: «Да где ж у неё тут?». Будем искать — должно быть. И лежит в тряпках своих — не послушалась, не сняла. Вот, блин, зацепил. Теперь жирное пятно будет. А я ведь говорил… Точно — «не в настроении». Хорошо хоть про мигрень не рассказывает. Классика провокации замужней женщины: вы, сударь, не исполняете супружеских обязанностей. — Так ты ж сама… — А что я? Моё дело лежать. — Ну тогда терпи. Лёжа.