За исключением нескольких хамелеонов, которые, как и в любом другом месте, пробрались в мой Государственный совет, в него вошли честные и по-настоящему достойные люди.

Мое правительство было вознесено необычайно высоко, чтобы увидеть недостатки в его механизме; тем не менее я пятнадцать лет правил сорока двумя миллионами людей в интересах большинства и без особых трений.

За период моего правления меня по-настоящему удивило, что Папу Римского признали в границах моей Империи ренегат Абдалла Менюи в Париже — трое женатых священников-отступников,а именно: Талейран, Фуше и Отерив.

Право на море принадлежит всем нациям. Море нельзя ни возделывать, ни получать его в собственность: это единственная по-настоящему общественная дорога, и любые притязания нации на исключительные права на море — объявление войны остальным нациям.

Если бы отречение Карла IV не было вынужденным, я признал бы Фердинанда королем Испании. Контрдействия в Аранхуэссе не могли оставить меня равнодушным: я расположил свои войска по всему полуострову: как суверен и как сосед я не мог стерпеть такого акта насилия.

Конституционалисты — простаки; во Франции были нарушены все договоры: ликурги могут делать все, что им заблагорассудится, — все будет нарушаться; хартия — не более чем клочок бумаги.

Нации, людям, армии, Франции в целом не нужно забывать свое прошлое: прошлое составляет их славу.

Легче построить республику без анархии, чем монархию без деспотизма.

Люди, являющиеся хозяевами в своих домах, никогда и никого не преследуют, а король, которому не противоречат, — хороший король.

Реформаторы, в сущности, больные люди, которым жаль, что у других хорошее здоровье; они запрещают всем лакомства, которых им самим нельзя.

Не люблю, когда притворяются, что презирают смерть; один из главных законов — нужно смириться с тем, что неизбежно.

Трус убегает от вора; слабого бьет сильный; в этом основа политики.

В лакедемонцах я вижу только смелых и диких людей; лучшие годы Лакедемона — Средневековье, когда все капуцины, кого ни возьми, умирали в ореоле святости.

Сенат был бездеятельным, пока я не оказался побежденным. Выйди я победителем, я получил бы его одобрение.

Реньо обладал красноречием; по этой причине я часто посылал его с речами в Палату и Сенат. Нынешние ораторы — не более чем бездарные болтуны.

Ожеро предал меня; я всегда считал его подлецом.

Реаль довольно неплохо организовал мою полицию. В хорошем настроении я припоминал ему отрывок из его революционного журнала, в котором он призывал всех истинных патриотовсобраться 21 января,чтобы вместе съесть свиную голову. При моей власти он не ел свиных голов, но заработал немало денег.

Людовик XVIII очень мудро повел себя по отношению к убийцам суверена; его долгом было простить их, ибо это было сугубо личное происшествие в его семье; но государственная измена, вымогательство и неуважение к власти, принадлежащей в высшей судебной ступени, — этого я не мог им простить.

Мы уважаем лишь тех потерпевших неудачу, кто уважал себя в своем величии.

Блюхер заявил, что он сражался каждый день с тех пор, как в январе 1814-го пересек Рейн, и до того, как вступил в Париж. Союзники признают, что за эти три месяца потеряли около 140 ООО человек; думаю, их было еще больше. Я атаковал их каждое утро, до линии протяженностью сто пятьдесят лье. При Лa-Ротьере Блюхер дрался как никогда; мой конь был убит. Прусский генерал был просто хорошим солдатом; он не знал, как извлечь выгоду из своих преимуществ того дня. Мои гвардейцы про явили чудеса храбрости.