После того как у меня были все богатства Европы, я покинул ее на корабле с двумя сотнями тысяч франков.Англичане не усомнились, что это соответствует моему достоинству; купец, который сжег пачку долговых обязательств на пятьдесят тысяч дукатов, полученных от Карла V, показал себя душевно более щедрым, чем сей император.

Нет никаких тайн ни в арифметике, ни в геометрии. Из всех наук эти две лучше всего тренируют человеческий ум.

Со времен моего падения писаки, которых я содержал, называют меня не иначе как узурпатором[]они не знают, что я сам мог бы стать властителем всех монархов. Во Франции не способны писать ничего, кроме романов.

Макиавелли учит, как сохранить завоеванное; я вижу только один способ — быть сильнейшим. А министр Флоренции — сущий профан в политике.

Пренебрежение к ошибкам приводит к потере популярности так же легко, как и грандиозный государственный пере ворот.Любой владеющий искусством управления не будет рисковать кредитом доверия, не имея для этого весомых оснований.

Я не вникал в переговоры с немецкими государями; после победы при Аустерлице я увлек их за собой; они пытались объединиться со мной все время, пока я был победителем. Александр может проделать с ними то же самое, победив пруссаков и австрийцев.

Монарх никогда не избегает войны, если он ее хочет; а когда его вынуждают к войне, он должен поторопиться обнажить шпагу первым, чтобы совершить активное молниеносное вторжение, в противном случае все преимущества будут на стороне агрессора.

Локк дает искусные определения и умело распоряжается, но с логикой у него плохо.

Если бы в империи Тиберия были якобинцыи роялисты, у него не было бы времени на всякие франтовские развлечения.

Привычные места полемик вышли из моды, и полемики заняли место в политике.

Я установил отличия таковыми, какими они должны быть по моему мнению; а именно: я поставил их в соответствие титулам и трофеям; мое дворянство — не феодальное старье; капралов я сделал баронами.

Будь я одним из тех правителей, за которых все делают другие, а сами они не предпринимают ничего, я бы согласился только на королевство за Луарой.

Не думаю, что Франция когда-либо лучше осознавала, что такое порядок, чем под моим правлением.

Состоявшийся государь должен вести себя как Цезарь,обладать манерами Юлианаи добродетелями Марка Аврелия.

Человек должен повиноваться узде, которая на него надета сейчас, а не той, что была раньше.

Спрашивать, насколько религия необходима политике, то же самое, что спрашивать, насколько необходима операция человеку с опухолью; все зависит от благоразумия врача.

Этот краснобай Тацит говорит, что опасно оставлять в живых тех, кто был однажды разорен; я убедился в этом на собственном опыте!

После неудачи под Москвой меня сочли умершим для политики; мою личность и имя оставили в воспоминаниях; три месяца спустя я появился вновь во главе двухсот тысяч солдат.

Мое восемнадцатое брюмераимело грандиозные последствия: ведь именно с этого момента началось восстановление общественного порядка во Франции.

Когда награды сеются щедрой рукой, их подбирают преимущественно недостойные люди, а добродетельные самоустраняются. Никто не пойдет забирать награду на поле боя, если сможет получить ее в палатах.