Но в деятельность супругов вмешалась политика. «В Калифорнии трудно проводить раскопки и не столкнуться с запретами со стороны индейцев, кричащих о неуважении к своим предкам», — объясняли потом Эппы своим знакомым.

Естественно, такое отношение не внушало особой любви к этим самым предкам. Когда отец Эмили умер, оставив ей приличное наследство, пара решила переехать на Сент-Люк, где местные аборигены вымерли еще четыреста лет назад.

Однако в тот вечер Эппы не думали ни об индейцах, ни о калифорнийцах, ни о Карибах. Вместо этого они просматривали еще одну пленку, которую собирались занести в каталог.

Это была уже другая ниасианская деревня, но с точно такой же широкой площадью, вымощенной большими камнями и окруженной узенькими домиками с островерхими крышами. Свадьба дочери богача. Невесту, одетую в золотые свадебные одежды, которые принято возвращать в родную деревню после церемонии, несли вокруг площади на деревянном троне, закрепленном на шестах. Родственники громко оплакивали ее символическую смерть. После свадьбы она умрет для своего родного клана, а он — для нее.

— Я плакала на нашей свадьбе, — проговорила Эмили, садясь рядом с мужем на низкое кресло из ротанга; пока он крутил проектор, она делала кое-какие заметки.

— Мне тоже хотелось плакать, — ответил Фил.

Эмили бросила на него быстрый взгляд исподлобья.

— Я пошутил, это был самый счастливый день в моей жизни, — быстро добавил он.

— Вот так-то лучше, — с угрозой отозвалась Эмили. Затем она перегнулась через проектор, стоявший на низком столике между ними, и похлопала мужа по плечу, показывая, что она тоже шутит.

Когда в дверь постучали, супруги вздрогнули. Они не ждали поздних посетителей. Фил остановил проектор и зажег свет. Эмили, в удобной юбке, которую она обертывала вокруг талии, поспешила к себе в спальню и надела похожую на халат длинную блузу из батика. Фил подошел к двери.

Двадцать минут спустя Льюис Апгард, Эмили и Фил сидели рядом на одинаковых ротанговых стульях в гостиной. Они только что закончили смотреть пленку с ниасианской свадьбой. Фил выключил проектор. Комната погрузилась во мрак, и в доме надсмотрщика стало так тихо, что Льюис слышал, как шелестят на ветру тонкие листья американских лавров, посаженных на пляже еще его прапрадедушкой, когда на острове был рабовладельческий строй. Он похлопал по рукоятке револьвера 38-го калибра, лежащего во внутреннем кармане его хлопковой рубашки, убеждаясь, что он на месте, и быстро отдернул руку, когда Эмили включила свет.

— Где это было? — спросил он.

— В Пулау-Ниасе, в Индонезии, — объяснила Эмили. — На острове к западу от Суматры.

— Очаровательно.

— Вы правы. Так чем мы можем быть вам полезны, мистер Апгард?

— Можете называть меня Льюисом.

— Чем можем быть вам полезны, Льюис? Мы не часто имеем честь общаться с землевладельцем. Но сейчас уже поздно.

«Мужайся», — сказал себе Льюис. Где же она, хваленая смелость Апгардов? Он пожалел, что не принес с собой фляжку. Прежде, когда он был пьян, а его план был всего лишь проектом, он казался ему таким простым: прийти, рассказать им все, что он знает, и предложить то, что он хочет.

— Тогда я перейду к делу… Вы видели сегодняшние газеты?

— «Сентинел»? — спросил Фил.

— Да.

— Нет, не видел.

Льюис достал из кармана клочок бумаги и протянул его Эмили. Ее пальцы коснулись его руки и ненадолго задержались на ней. Он почувствовал, уже не в первый раз, что нравится этой женщине. Если бы здесь не было ее мужа, возможно, он проверил бы свое предположение.

— Никого не узнаете? — спросил он ее.

— Нет, не припоминаю. А ты, дорогой? — Она передала вырезку Филу, который пробормотал что-то на непонятном Льюису языке, затем покачал головой и вернул вырезку жене.

— Вот странно, — протянул Льюис. — Шесть недель назад я заглянул к вам в окно, — Льюис указал на одно из двух окон, между которыми висел экран, — и увидел этого человека. Он сидел на стуле, а вы — по обе стороны от него, показывая ему карту или что-то в этом роде. Что вы теперь скажете?

— Толонг, — пробормотала Эмили.

— Что, простите?

— Толонг, — повторила она громче. — Толонг, толонг, толонг!

— Что это, черт возьми, значит? — успел спросить Льюис прежде, чем его голос сорвался на крик боли, а из глаз посыпались искры.

— «Толонг» — по-индонезийски крик о помощи, — тихо сказала Эмили, когда Льюис согнулся на своем стуле, а из раны у основания его затылка закапала кровь. — Терима касих (спасибо), Ама Бене.

— Кембали (пожалуйста), Ина Эмили, — ответил маленький человек из Ниаса, заткнув резиновую дубинку с короткой рукояткой за пояс своего шитого золотом ниасианского саронга.

Сознание вернулось к Льюису через несколько минут. В голове стучало, руки были привязаны к стулу длинными нейлоновыми веревками для белья, а подняв глаза, он увидел черное дуло пистолета, направленное прямо на него. В руке Фила был его собственный револьвер. Он попытался откинуть голову, но Бенни стоял позади него, прижимая полотенце к окровавленному затылку.