Шрифт:
– «Кремль – это драка бульдогов под ковром», - прокомментировал Уинстон Черчилль.
– Неужели в Вашем окружении, герр Джугашвили, работал один порядочный человек – господин Орджоникидзе?! Позвольте повторить реплику Станиславского: «Не верю!» - сыграл свою любимую роль скептика – Ницше.
– Ты прав, господин буржуазный философ!
– выразил согласие Сталин.
– Не столь уж сильно Серго отличался от остальных моих «опричников». До сих пор в закавказских республиках Орджоникидзе называют моим подручным, скрупулезно подсчитывая, сколько вреда нанесла его деятельность грузинскому, азербайджанскому, армянскому народам – и не им только. Подчеркивают безоговорочную поддержку им плана индустриализации и сплошной коллективизации. Осуждают за командно-приказной стиль работы, экономическую необоснованность ставившихся перед директорами заводов задач, отсутствие элементарной их проработки, волюнтаризм и «потолочный» принцип.
Как-то Серго поручил одному из директоров подсчитать, сколько машин может дать его предприятие. И когда тот доложил, нарком спросил: «А больше нельзя дать?»
– «Видите ли, сейчас трудно все учесть, может быть, еще тысячу натянем».
– «А больше нельзя?» - повторил свой вопрос нарком.
– «Если нужно, можно будет», - ответил директор.
– «Может быть, две тысячи машин можно добавить?»
– «Постараюсь. Все силы приложим к этому».
– «Тогда запишем три тысячи машин», - улыбаясь, заявил нарком.
На ответственном правительственном совещании, где присутствовал этот директор, обсуждали программу его завода. Серго предложил дать первое слово этому директору. Тот встал и заявил:
– «Посоветовавшись с товарищем Серго, мы решили взять программу на три тысячи больше ранее установленного плана».
Это что: пример порядочности? Скорее, вопиющей экономической безграмотности!
– Здорово Сталин разобрался со своим окружением, - не то с негодованием, не то с завистью пробормотал Ельцин.
– Я своих только прогонял с глаз долой...
– «Если ты раб, ты не можешь быть другом. Если тиран ты, ты не можешь иметь друзей», - выдал очередной афоризм Ницше.
– Мы пропустили голосование, - невозмутимо заметил педантичный «железный Феликс».
Всех, кроме Светланы, в РВК взяли. Сталин высказался против Серго, однако вмешательство Ленина перевесило.
– Вы, герр Джугашвили, сильно изменились, - удивился Ницше.
– Некогда Вы за друзей горой стояли. В свое время Вы руководили прогремевшими на весь мир террористическими акциями, многие из которых лично проводил знаменитый Камо. Все почти добытые Вами деньги отсылали Ленину, сами жили впроголодь, но много помогали товарищам.
– У Кобы – двойственная натура, - заметил председатель Бакинской коммуны Степан Шаумян.
– В Баку на заседании комитета РСДРП я обвинил Сталина в том, что он – провокатор охранки, похитил партийные деньги... Тот ответил мне своими обвинениями. Выяснить, кто из нас прав, не удалось: его арестовали...
– Жаль, что тебе, как и еще 25 бакинским комиссарам, отрубили голову...
– Разве их не расстреляли?
– удивился Ницше.
– Нет, их казнили именно так, - объяснил Сталин.
– А то бы за те облыжные обвинения Шаумян так легко не отделался...
– Сталин, где у тебя совесть? Ты пылаешь местью даже к мертвому товарищу по партии, - грустно прошептал главный бакинский комиссар.
– Ты вряд ли читал Шекспира, Степан. Повышай свое образование: послушай, что сказал на сей счет герой его пьесы – король Ричард III:
«Да не смутят пустые сны наш дух:
Ведь совесть – слово, созданное трусом,
Чтоб сильных напугать и остеречь.
Кулак – нам совесть, и закон нам – меч».
– Когда-то ты читал нам совсем другие стихи... Свои...
– печально сказал Серго.
...Юноша с черными, как смоль, всклокоченными волосами, пламенными желтыми глазами декламировал свое стихотворение восхищенным друзьям:
«Шел он от дома к дому,
В двери чужие стучал.
Под старый дубовый пандури
Нехитрый напев звучал.
В напеве его и в песне,
Как солнечный луч, чиста,
Жила великая правда -
Божественная мечта.
Сердца, превращенные в камень,
Будил одинокий напев.
Дремавший в потемках пламень
Взметался выше дерев.
Но люди, забывшие Бога,
Хранящие в сердце тьму,
Вместо вина отраву
Налили в чашу ему.
Сказали ему: «Будь проклят!
Чашу испей до дна...
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!» (Перевод Льва Котюкова).
Кровавый диктатор, переживавший те назабываемые минуты юности, когда он был озарен мечтой, поэзией, вдохновением, вдруг понял, как низко опустился – и теперь плакал, что делал очень редко в жизни...
– Журнал «Иверия» в 1895-1896 годах опубликовал семь стихов Сосо. Редактор, лучший грузинский поэт, князь Илья Чавчавадзе, верил в его талант и напутствовал его: «Следуй этой дорогой, сын мой». В 1907 году этот его стих был помещен в «Грузинскую хрестоматию, или Сборник лучших образцов грузинской поэзии». В те годы мальчик и взял себе псевдоним Коба – по имени героя повести известного писателя Казбеги «Отцеубийца». Это – кавказский Робин Гуд, - просветил Ницше своего спутника.
– Правда, уже тогда в его поэзии отражалось стремление к высшей власти. Вот, например, послушай такие строки: