– В чем, Борька, заключались твои страдания? В замене ЗИЛа на “Чайку”? В снятии персональной охраны? В том, что “телефон с гербом” не звонил?
– начал издеваться Сатана.
– Говорить о каком-то твоем уничтожении просто смешно. Пожелай система тебя раздавить, только мокрое пятно от тебя бы осталось! У тебя не отобрали ни-че-го. Кроме реальной (вместо мнимой, оставленной тебе) власти. Ну, так это – правильно. Надо быть полным идиотом, чтобы после всего случившегося сохранить такого смутьяна у кормила государства и партии.

Эх, не знаешь ты разницы между опалой и расправой! Впрочем, нет, знаешь! Четырьмя годами позже ты обошелся с Горбачевым куда безжалостней. И дня не прошло с момента отставки, как бывшего президента СССР не пустили даже в собственный кабинет. Там уже обосновался ты. И Михаилу Сергеевичу униженно пришлось подписывать последний в своей жизни указ, прикорнув в комнатушке помощника.

И из помещения спешно созданного им Горбачев-фонда ты его тоже демонстративно выгнал – чуть ли не с милицией. Унижения, которым ты подверг своего бывшего благодетеля, не идут ни в какое сравнение с его санкциями против тебя.

Ведь мог бы он тебя в бараний рог согнуть! В лучшем случае укатил бы ты послом куда-нибудь на восточный берег Африки. И из ЦК вылетел бы в одно мгновение. А вместо этого сделали тебя министром, никакой работы демонстративно не спрашивали. А должны были, наоборот, загрузить текучкой с головы до ног! Ты же целыми днями был посвящен самому себе. Масса свободного времени позволяла тебе продолжать активную общественную деятельность. Точно Ленин, ты принимал каких-то ходоков и калик-перехожих. Чтобы попасть к тебе на аудиенцию, достаточно было просто позвонить в приемную и попросить твоего помощника Льва Суханова о встрече...

– Это пациента и спасло!
– перебил Дьявола Фрейд.
– Ельцину постоянно требовалась эмоциональная подпитка. Он должен был чувствовать людское признание, массовую любовь. В дни, когда Борис не заряжался энергией народного почитания, он хватался за сердце, просил вызвать медсестру, которая делала ему внутримышечные уколы, чтобы снять боль. Лекарства, которые он всегда держал наготове в столе и носил с собой в кармане, уже не помогали...

В кабинете сидел весь согнутый – показывал, что судьба по нему еще раз стукнула. Голову поднимет – взгляд тяжелый, как будто головная боль мучает. Мог что-нибудь швырнуть в таком состоянии. В подобный момент лучше на глаза ему не показываться. Но даже и через двойную дверь было слышно, как бушует он один в кабинете...

– Это я от бессилия...
– вынужденно признался ЕБН.
– Ведь как жестоко со мной поступили, а я ничего не мог сделать...

– Во, а как ты сам поступал с подчиненными тебе московскими партийцами!
– возмутился Рябов.
– На всех пленумах с грязью мешал тех, кто тебе не был угоден. Уговоры, что удары эти попадают не только на самих провинившихся, но и на их родных, тебя не впечатляли. “У нас не должно быть зон, свободных от критики”, - гневно орал ты. А когда в соответствии с твоими же заветами “Мосправда” напечатала отчет с пленума МГК, на котором тебя снимали с должности, - целиком, со всеми обвинениями, - о былой принципиальности ты забыл враз и обвинил ЦК в жестокости и бессердечности!

– Так я ж по делу им по рогам давал!
– попытался оправдаться пахан.

– Чушь!
– не согласился Рябов.
– Многие твои показательные порки были абсурдны! Утверждая нового начальника главного управления торговли, ты приказал ему наладить работу за две недели. Разумеется, сделать что-либо тот попросту оказался бессилен, и в указанный срок – ровно две недели спустя – его принародно сняли на бюро горкома как “не оправдавшего доверия”. И тут же – обязательная публикация в “Московской правде”, главном твоем рупоре....

Вот из-за этих унижений столичная элита и не принимала тебя. Если бы ты просто снимал людей за конкретные провалы и ошибки, к этому можно было б еще приноровиться. Но ты не любил, презирал аппарат и брезгливости своей не думал даже скрывать. Ты измывался над подчиненными, глумился, постоянно выдумывая новые издевательства.

Твой бывший верный пес Коржаков вот что написал про тебя: “Меня не удивляло, что Борис Николаевич вел себя как настоящий партийный деспот. Практически у всех партийных товарищей такого высокого уровня был одинаковый стиль поведения с подчиненными. Я бы больше поразился, если бы заметил у него интеллигентские манеры. Когда Ельцин приходил домой, дети и жена стояли навытяжку. К папочке кидались, раздевали его, переобували. Он только сам руки поднимал”.

– А чего аппарат любить?
– возмутился ЕБН.
– Трахать его надо!Чиновники – это шлюхи в публичном доме: они стремятся не к установлению порядка на предприятии и к хорошей работе, а к тому, чтобы лучше обслужить тех, кто сверху.

– Ленин из воров делал коммунистов, а Ельцин – наоборот!
– бросил издалека реплику Сталин.

Хор бесов тут же исполнил песенку на обсуждаемую тему:

“Нет покоя у вождей

Долгими ночами:

Очень трудно всех людей

Сделать сволочами!”